В ходе посещения сибирских и степных окраин Столыпин отмечал, что только «осушение, корчевание и дороги» могли открыть широкий доступ переселению в эти регионы, которые в те годы составляли главную часть свободных земельных запасов. О том, как это переселение соотносилось с лесным хозяйством, автор писал следующее: «Для лесного хозяйства такой прилив переселенцев, в конечном итоге, даже выгоден. Из 244 миллионов десятин сибирских лесов только 92 миллиона десятин представляют собой действительно леса, да и те дают в год всего 3,5 миллиона рублей дохода (менее 4 копеек на десятину). Одной из главных причин столь низкой доходности является удаленность лесных массивов от населенных мест, редкость сибирского населения и дороговизна рабочих рук».

По мнению Столыпина, только заселение обширных лесных дач путем отвода переселенцам пригодных для земледельческой обработки и не представляющих крупной лесохозяйственной ценности земель, могло поднять лесное дело. Вместе с тем, он писал: «Приближение человека к лесу хотя и уменьшит площадь лесов, но зато создаст местный потребительный рынок и даст рабочие руки для лесных заготовок и вывоза». Однако нерасчетливое и беспорядочное истребление сибирских лесов во многих местностях побуждало принимать энергичные меры для их устройства и охраны. Если бояться небольшого сокращения лесной площади за Уралом не приходилось (в среднем, на каждую душу населения здесь приходилось по 16 десятин леса при обычном соотношении в 0,5-1 десятину на душу), то лесоустройство в Сибири развивалось слишком медленно.

Так, из 50 миллионов десятин лесов Тобольской и Томской губерний, подлежавших устройству в первую очередь, за 12-летний период было устроено всего 1,6 миллиона десятин. На громадное большинство лесных дач не было ни инвентарных описаний, ни планов, а количество лесной стражи и сети лесничеств все же было далеко недостаточно. В среднем на каждое лесничество приходилось около 800 тысяч десятин. При таких условиях лесничему было трудно не только охранять лес, но даже ознакомиться со всем пространством, находившимся на его попечении. Между тем, опустошительная рубка и пожары незаметно, но быстро уничтожали сибирские лесные богатства. Поэтому Столыпин, выделяя среди лесов площади, которые могли быть обращены под земледельческую колонизацию, писал о необходимости одновременно усилить охрану лесов, представлявших лесохозяйственную ценность.

Так дело обстояло в Сибири. А в казахской степи на особом счету находился каждый колок леса, которым называли остаток березовых лесонасаждений, которые еще в конце XIX – начале ХХ века были здесь обильны. Особенно ценны были уцелевшие сосновые леса. Признавая, что нелегко охранять леса во времена массового заселения степи русскими переселенцами, все же больше опасности для лесного хозяйства Столыпин видел в кочевом образе жизни местных жителей («при постоянном повреждении всякого в них подроста стадами кочевников»). В своих записках Столыпин писал о необходимости продолжать начатое образование казенных лесных дач, с включением в них большего количества мелких лесных участков, разбросанных среди земель казахского пользования. Затем он поручил «усилить заботы не только о целости растущего на них леса, но и залесении свободных между ними площадей, с запретом какого-либо хозяйственного их использования». Столыпин полагал, что пользу этому делу могло бы принести привлечение к нему переселившихся в степные местности менонитов и образование из них специальных лесных команд. Это, впрочем, по его задумке, могло заменить им призыв к несению службы в лесных командах юга европейской части Российской империи, которое по закону для менонитов тех времен приравнивалось к отбыванию воинской повинности.

Однако более тревожно в Степном крае стоял вопрос о воде: хватит ли ее для наличного и будущего земледельческого населения? Вода в казахской степи действительно являлась самым драгоценным и самым полезным из «ископаемых». Местами ее приходилось добывать со значительной глубины, часто она оказывалась соленой, негодной для питья. Иногда солеными оказывались целые реки, иногда среди жаркого лета в одной и той же реке в зависимости от грунта чередовались пресные и соленые плесы. Иные реки терялись в степных разливах и в испарениях. Были случаи усыхания и исчезновения целых озер, около которых располагались переселенческие поселки. Наконец, нередко земледельца постигали засухи и неурожаи. Наиболее грозным являлось нередко высказываемое мнение о неизбежной дальнейшей убыли воды в Степном крае. Столыпин же отвечал: «Незначительность выпадающих на юге киргизской степи атмосферных осадков и высыхание озер также не представляют еще ничего рокового для переселения; все дело, по отзывам специалистов, - в достаточности общих запасов влаги, которая в дождливые годы держится в виде открытых вод, а в годы засушливые сохраняется в виде водяных паров, в воздухе и земле. Необходимо только вести непрерывный учет этих водных запасов и развивать делаемые и теперь метеорологические и гидрометрические наблюдения».

Интересно, но Столыпин отмечал, что некоторые русские ученые, основываясь на научной теории профессора Брюкнера о чередовании в истории земли сухих и влажных периодов, утверждали, что до 1911 года Степной край находился во «влажном» периоде с большим количеством осадков. Этим ученые объясняли прилив переселенцев в казахскую степь и их сравнительно удачное хозяйство. Но уже с 1911 года они же предсказывали начало «сухого» периода, который должен был привести к исчезновению многих озер, уменьшению воды в реках и глубокому понижению уровня грунтовых вод. Все это, по их мнению, приведет к усыханию колодцев, гибели посевов на неполивных землях, нехватке воды в реках для поливных земель и т.д.

Сам же Брюкнер в своей теории указывал, что на земном шаре были и исключительные места, где сухие и влажные периоды не совпадали с такими же периодами в других местностях. В качестве таких исключений он прямо указывал на казахские степи. Об этом говорил не только Брюкнер, но и работавшие после него русские профессоры Берг и Воейков, которые утверждали, что в историческую эпоху и Туркестан, и соседние степи не подвергались сколько-нибудь заметному усыханию и что на протяжении тысячелетий климат здесь не менялся, если не считать периодические колебания в размерах атмосферных осадков. Таким образом, речи о постепенном неуклонном засыхании казахских степей не было, а переселенцам приходилось лишь время от времени переживать засушливые годы, но такие, какие уже многократно бывали здесь, как бывают и всюду, но не привели, однако, к уничтожению земледельческих хозяйств. Вся задача земледельческой политики в степи, по словам Столыпина, заключалась в приспособлении к местным условиям, в усовершенствовании техники сухого земледелия и в умении обращаться с водой. Что же касается малопригодных для земледелия районов, то в них необходимо продолжать развитие скотоводческого хозяйства.

О глубоком бурении в степных районах Столыпин писал следующее: «На юге и юго-востоке киргизских степей необходимые земельные улучшения заключаются, главным образом, в устройстве водоснабжения». По его словам, организованное в степи глубокое бурение давало хорошие результаты (в качестве примера, он писал об успехах этого дела в Атбасарском и Акмолинском уездах) и позволяло рассчитывать на заселение многих пространств, считавшихся непригодными из-за отсутствия пресных грунтовых вод. Обычно расходы на обводнение при помощи глубокого бурения составляли от 2 до 5 рублей на десятину, что по тем временам было довольно существенно. Однако если принимать в расчет, что такая десятина могла быть засеяна пшеницей и давать до 100 пудов урожая, то этот расход не казался устрашающим.

П.А. Столыпин, ссылаясь на отзывы специалистов, писал, что почвенные условия Степного края, с проведением здесь железной дороги, в течение короткого времени поспособствуют занятию видного места в сельскохозяйственной промышленности Российской империи. Здесь имелись огромные пространства удобной для обработки целины, которая, несмотря на обилие солончаковых пространств, была в высшей степени плодородна. К слову, о солончаках он также писал: «В новейшей агрономии выдвигается даже смелая теория о том, что солончаки слабого и среднего насыщения являются плодороднейшими и притом весьма прочными, медленно истощающимися землями. Американский профессор Хильгард называет солончаковые почвы настоящими «складами удобрительных веществ». Солончаки только требуют умения при их обработке, при поливе и т.д». Продолжая мысль, Столыпин отметил важность выбора растений и трав для посева: «на многих солонцах, не пригодных для посевов пшеницы, отлично идут травы, и австралийское скотоводство (первое в мире) в значительной степени развилось на солонцах; многие виды солонцов пригодны для ценных промышленных культур - сахарной свеклы, хлопка и проч.».

В целом, Столыпин придерживался мнения, что естественные условия Западной Сибири и Степного края благоприятствовали как развитию земледелия, так и развитию скотоводства. Для этого требовалась лишь передача переселенцам известных агрономических знаний и навыков, умения обращаться с землей и водой, в чем не было ничего непреодолимого.