Беркут. Бүркіт.

Беркуты были распространены во всех высоких скалистых горах Акмолинского уезда. Гнездились они на труднодоступных скалах, но казахи-охотники, страстные любители охоты с беркутом на лисиц, несмотря на крайнюю опасность для жизни, умудрялись доставать молодых детенышей беркута, как только у тех подрастали крылья, но не было достаточной силы для взлета. Долго и осторожно выслеживал казах место, на котором беркуты устраивали себе гнездо. Потом он внимательно наблюдал за ходом выпаривания, за ростом и оперением молодых беркутов в доступном только для зоркого казахского глаза гнезде и с большим нетерпением выжидал момента овладеть ими. Аул знал о том, кто и кого выслеживал, а потому выслеженное гнездо считалось собственностью того, кто выследил гнездо и поставил, близ него какой-нибудь знак своего выслеживания. По казахским обычаям, поимка выслеженных молодых беркутов кем-либо другим преследовалось наравне с кражей.

Герн видел много беркутов у казахов Акмолинского уезда и наблюдал, с каким вниманием казах относился к товарищу по охоте. Во время линяния он следил за каждым выпавшим и выросшим перышком, в особенности на крыльях и на хвосте, признавая и понимая всю важность и роль этих органов при полете. Во время линяния казах давал беркутам особый корм, укрывал их от прямых солнечных лучей и от сквозного ветра.

Любимая казахами охота с беркутом на лисиц происходила осенью, когда уже вылинявший и окрепший беркут надлежащим образом натренирован для охоты, а лисицы одеты в свою зимнюю шубку, потому что тогда только лисья шкурка имела цену для казаха. В избранный для охоты день охотники (обычно двое или трое) рано утром брали голодного беркута и отправлялись с ним на место, где уже ранее было замечено присутствие лисиц. Охотник с беркутом въезжал на гору и смотрел вниз. Как только он замечал лису, он снимал колпачки, постоянно надетые на глаза беркута, с глаз своей ловчей птицы и старался указать ей лису. Беркут обычно очень скоро находил глазами добычу и, распустив крылья, легкими взмахами крыльев выражал свое нетерпение. Тогда охотник спускал его с рукавицы, надеваемой для держания беркута на правую руку. Хороший беркут летел прямо вверх и, остановившись на секунду-другую над лисицей, стрелой спускался на нее, сложив к бокам крылья, как сокол. Ошеломив добычу быстрым нападением, он старался в одну лапу захватить морду лисицы, для того чтобы лишить ее возможности повредить ему хваткой ногу, до прибытия одного из охотников, которые тотчас же скачут к месту лова. Потом охотники освобождали лисицу из лапы беркута, предварительно прикрыв его глаза колпачками, затем прикалывали лисицу (или убивали, ударив головой о камень) и, сняв с нее шкуру, приторачивали шкуру к седлу, давали беркуту немного свежего лисьего мяса и опять отправлялись на охоту.

Охотник с беркутом снова ехал на гору выслеживать лисицу, а один из его товарищей уносил и зарывал лисью тушку, для того, чтобы беркут вместо ловли живой лисицы не спустился на түшку.

Глаза беркута, пока он находится в неволе и в покое, всегда покрывали колпачками, имевшими вид двух мешочков, соединенных между собой небольшим ремешком сверху головы беркута и ременным подбордником снизу. Это делается для того, чтобы усмирить хищническое порывы беркута в неволе.

В счастливый день охоты с беркутом охотник добывал 5-7 лисиц. Затем уже беркут требовал отдыха, так как вследствие усталости начинал промахиваться, что казахи-охотники считали опасным, потому что иногда беркут после промаха улетал от своего хозяина.

Хорошо сложенный, большой, сильный и ловкий на охоте беркут ценился казахами очень дорого. Бывали случаи, что за одного известного своей ловкостью и силой беркута богатые охотники платили от 5 до 9 верблюдов, т.е., считая около 40 рублей за верблюда - от 200 до 350 рублей. Только что взятого из гнезда, но уже вполне оперенного, сырого (невыношенного) беркута казахи продают не дешевле стоимости коня, т.е. 20 рублей.

Сокол. Сұңқар. Кречет. Тұйғын.

Акмолинский уезд, в особенности окрестности больших, окруженных камышом озер, озерные местности северной части и западной половины средней части уезда, богатые водоплавающей птицей, представляли большие удобства для жизни сокола, который часто встречался в Акмолинском уезде.

Казахи держали для охоты преимущественно ястребов разных видов и величин. Изредка у богатых казахов можно было встретить кречета, очень высоко ценимого казахами-охотниками.

После хорошего беркута следующим по цене шел кречет. Казахи хорошо понимали и признавали преимущества быстроты полета и ловкости ухватки сокола, но держали соколов редко вследствие трудности и продолжительности их выхаживания и приучения лову.

Допустим, промахнулся на охоте ястреб, он вскоре садился на землю и, увидев в руках хозяина приманку, охотно возвращался на руку. С соколом было гораздо труднее: очень часто случалось, что и хорошо выношенный сокол, после промаха на охоте, просто взлетал и улетал. Многое в этой охоте зависело от состояния духа и хорошей тренировки птицы.

Ястреб редко брал гуся, а на журавля (тырна), дрофу (дуадақ), или лебедя (аққу) ястреб и вовсе не шел. Этих птиц бил только сокол, да быстрый на лету (в угон), смелый и ловкий кречет, причем молодого кречета было опасно пускать на сильную и злобно защищавшуюся птицу. Если кречет шел на дрофу, журавля или лебедя из стада, и охотник вовремя не подоспеет на выручку, то молодая ловчая птица могла поплатиться жизнью за свое смелое нападение: ее защиплют и забьют крыльями до смерти.

Объезжая Акмолинский уезд по делам службы, Герн встретил однажды сокола, близ озера Сасыккуль, к югу от реки Нура, верст шестьдесят не доезжая до Спасского медеплавильного завода. Сокол схватил утку и, по-видимому, только что сорвал кожу с ее затылка, и приготовился полакомиться утиным мясом. Утка еще трепетала в его когтях. Не имея силы поднять на воздух большую утку, сокол при приближении Герна (он подпустил его к себе шагов на двадцать, так что Герн мог любоваться прекрасными формами, смелостью, ловкостью и быстротой его движений) взлетал и перетаскивал добычу по земле, на насколько шагов дальше, но не хотел оставлять своей добычи. Наблюдавшие за этим казахи очень сожалели, что с ними не было ручного ястреба для поимки этого сокола. Они же рассказывали Герну, что если они с ястребом в руках встречали ястреба или сокола, сидевших на добыче, или просто на земле, то, подъехав к нему на возможно близкую дистанцию, обычно шагов на 15-20, пускали на дикого хищника своего ручного. Хищники тотчас сцеплялись когтями. В это время подскакивал охотник, хватал пойманную ловчую птицу, завязывал ей осторожно глаза и крылья и отвозил к себе в юрту. Там он, прежде всего, надевал ему на ноги крепкие, но мягкие ремешки с петельками, надевает на его глаза колпачки, подобные тем, какие надевали на беркута, а затем садил его на привязи на седло.

Лишенная возможности видеть, птица обычно держалась очень спокойно.

Охотники-казахи высоко ценили и всегда отдавали преимущество птице, пойманной уже взрослой, перед той, которая была взята из гнезда до взлета. Птица, пойманная уже на лету (способная летать) всегда была сильнее, быстрее налету и значительно ловчее ухваткой на охоте.

Белая куропатка белая, белый тетерев. Аққұр.

Белый тетерев встречался во всей северной части Акмолинского уезда, и там его было довольно много. В средней части уезда он встречался в тальниках, росших по берегу реки Нура, и гнездился там. Южнее 49° Герн не встречал белого тетерева. Казахи охотились на него с ружьями и с ястребами, а зимой и поздней осенью для продажи в город Акмолинск добывали его по большей части сильями.

Мусульмане-татары и казахи не покупали для своего употребления дичь, как и другую живность, не прирезанную или давленую. Ловкие пригородные казахи выходили из затруднения и в том случае, если дичь попадалась в силки уже окоченевшей. Тогда они перерезали ей горло. Хотя сами такую добычу они не ели, но скупщиков всегда было много. Осенью после заморозков, когда белый тетерев, уже одевался в зимнее перо, казахи-промышленники привозили на акмолинский базар десятки добытых силками белых тетеревов.

Шатровая добыча, как писал Герн, казахам совсем не подходила. Для этого рода промысла, во-первых, надо было связать и устроить шатер, затем - привадить птицу к известному удобному для постановки шатра месту и, отправившись к установленному уже шатру до света, внимательно следить за птицей и вовремя прикрыть ее, если она взойдет под шатер. Казах же гораздо охотнее расставлял силки в местах, где водились белые тетерева и раз в день или через день объезжал верхом места, где были расставлены силки, собирал попавшихся и возвращался домой.

В середине мая 1883 года Герн был в северной части Акмолинского уезда и, прогуливаясь по поляне между лесными островками, случайно нашел гнездо, с которого тотчас же слетела самка белого тетерева. В гнезде было четырнадцать уже засиженных яиц. Герн отошел в ближайший островок и стал наблюдать за наседкой. Не прошло и пяти минут, как, она возвратилась к своему гнезду и спокойно села в него. На другой день Герн нарочно прошел мимо гнезда, в 4-5 шагах от него. Наседка без всякого беспокойства сидела в гнезде и только вытянула голову вниз, когда увидела, что Герн стоит близко и смотрит на нее.

Серая куропатка. Сұр шіл.

Серая куропатка встречалась довольно редко в Акмолинском уезде. Зато пределы ее распространения были шире, чем у белого тетерева.

Серые куропатки водились не только в северной и средней, но и в южной части уезда. В горах, к югу от реки Сарысу, белый тетерев вовсе не встречался. В руки казахских охотников она попадалась или случайно, или если начинала зимой посещать близкие к охотникам зимовки. Казахи добывали серую куропатку тоже преимущественно силками, и так как эта птица оседлая и привязывающаяся к избранному месту, то обычно, если ее начинали ловить силками, перелавливали всю стаю.

Копытчатый рябок. Бұлдырық.

Этот вид семейства куриных в Акмолинском уезде. если не исключительно, то преимущественно южной его части, в пустынных местах которой он водился во множестве водится, гнездился и выводил детей. В средней части уезда лишь изредка можно было встретить единичные экземпляры копытчатого рябка.

В конце августа 1883 года, Герн ехал на реку Чу, и по дороге он встретил копытчатого рябка, уже сгруппировавшегося в большие стаи, около каждого из степных колодцев, к которым рябки прилетали для питья. Перед закатом солнца и рано утром можно было наблюдать у колодца несколько стай рябков, сменявших одна другую для водопоя. В безводной пустыне Бетпакдала в это время Герн не встречал рябков, так как там не было колодцев. Когда же он возвращался из поездки на реку Чу, через пустыню Бетпакдала, по другому Увaнaсскому пути, то 18 и 19 сентября, с утра до позднего вечера встречались ему большие стаи копытчатого рябка, летевшие к югу. В особенности поразили его они своей громадностью стаи. Почти каждая стая состояла из многих тысяч неделимых, которые тучей неслись на юг, придерживаясь караванной дороги, на которой были единственные в западной половине пустыни колодцы - Уванас и Буротескен - да и те с горько-соленой водой. Стаи летели по большей части не особенно высоко.

Нижние ряды некоторых стай неслись не выше аршина над землей. В тот день трудно было даже приблизительно пересчитать количество пролетевших стай, так как они часто следовали одна за другой. Иногда одна догоняла другую и тогда стаи соединялись в одну и уже далее рябки летели одной стаей. По большей части меньшая стая соединялась и даже стремилась соединиться с большей. 20 сентября утром рано Герн еще встречал несколько отставших небольших стаек копытчатого рябка, летевших на юг. Это были последние рябки, которых он видел в том году в Акмолинском уезде.

Копытчатый рябок очень крепок на рану и нередко, по-видимому, смертельная рана не отнимает у раненого возможности пролететь даже несколько сот сажень.

Мясо копытчатого рябка было твердое, сухое и очень трудно разваривалось. Оно становилось гораздо мягче и приятнее на вкус только на другой день, то есть после того, как убитый рябок, по крайней мере, ночь пролежит зарытый в землю или намоченный в уксусе. Особенно жирных копытчатых рябков, какими были перепела, утки или даже серые куропатки, долго посещавшие скирды хлеба, Герн не видел, но в конце августа рябки были намного сытнее, чем летом, когда они были очень сухи.

В Семиречье Герну случалось наблюдать интересное явление: рябки, летающие вообще очень быстро, при перелетах, на водопой и с водопоя, летали по большей части, приблизительно, на высоте телеграфного столба (аршин около десяти от земли). Между почтовыми станциями Таргап и Отар рябки для полета на водопой и обратно должны были перелетать два раза полотно Верненско-Ташкентского почтового тракта, по правой стороне которого (от города Верный) была проведена телеграфная линия. В июле и августе месяцах, когда дождей было мало, а все степные лужицы высыхали, водопоем для копытчатых рябков служил только горный ключ, вытекавший из ущелья. Рябки летали на водопой стаями и ямщики Отарской почтовой станции (в 8 верстах от которой этот перелет) ежедневно утром и около заката солнца, находили близ телеграфной линии оглушенных, а иногда и мертвых, рябков. Рябки налету не видели черной телеграфной проволоки и, ударяясь об нее, падали под линию оглушенными или убитыми. Оглушенные таким ударом рябки лежали в состоянии обморока несколько минут и затем, если их не подобрали люди, иногда нарочно выезжающие на добычу, оправлялись и улетали.