Итак, 8 июля 1824 года коллежский ассесор Путинцев и сотник Карбышев написали рапорт исправляющему должность Омского областного начальника. Через день, вслед за рапортом было отправлено другое письмо, где Путинцев рассказывает о ситуации, участниками которой был султан Губайдулла и китайский амбань.

Согласно письму, чиновники от китайского амбаня явились к ним и изъявили дать последнюю трактацию насчет предпринимаемого султаном Губайдуллой дела о возведении его со стороны Китайского правительства на ханское звание. Требование это было принято русскими согласно порядку мирного трактата, установленного между обоими государствами. В присутствии русских чинов китайские чиновники решили лично объясниться с Губайдуллой. Тот, в свою очередь, «твердо и безъ всякаго зазрѣнія, чувствуя ошибку свою, объявилъ имъ, что вѣрный подданный Россійскому государству, давшій торжественно съ подвластнымъ ему Киргиз-кайсацкой орды народомъ клятвенное обѣщаніе». В письме сказано, что по общей просьбе народа, российским императором в ведомой Губайдуллой казахской степи был учрежден округ, а также диван по междоусобным распрям под его председательством.

Из письма также становится известно, что Губайдулла в 1823 году отправил к китайскому двору своего брата с прошением утвердить его в ханском достоинстве. Это, как объясняли Путинцев и Карбышев, было сделано ввиду незнания султаном российских законов. По возвращении брата, Губайдулла прибыл к урочищу Баян-Аул, но «не для просимаго имъ ханства, но единственно для объявления, что он уже утверждается ханомъ Россійскимъ Государемъ Императоромъ, и чтобы удостовѣрено было въ томъ высшее киргизское правительство». Он якобы подтвердил свои намерения, «предложивъ имъ на бумагѣ отрицательство въ той самой силѣ», однако он не приложил к документу печать за неимением ее при себе. Впрочем, китайцы сочли достаточным сами словесные объяснения султана и остались ими довольны.

Позже, после взаимных приветствий, русские чины предложили китайцам, что в случае их прибытия по неведению в пределы Российского государства, они должны быть сопровождены как мирные соседи, и обеспечены от всех неприятностей, которые могут встретиться на их пути от казахов. Так, китайцы просили отрядить с ними одного офицера и 25 человек из нижних чинов. На сопровождение сотник Карбышев назначил сотника Давыдова с 25 казаками и приличным числом урядников. Эта команда должна была явиться к амбаню на следующий день и сопроводить посольство до принадлежавших ведомству Российского государства безопасных мест. Согласно предписаниям Омского областного начальника, Давыдов не должен был допускать китайцев к каким бы то ни было сношениям с казахами, и чтобы казахи не вступали в какие-либо переговоры с китайцами без разрешения со стороны российского правительства.

Также в сообщении сказано, что, сопроводив китайцев, на другой день коллежский ассесор Путинцев вместе с султаном Губайдуллой и бием Турайгыром, отправятся на форпост Коряковский, где в тот момент находился Омский областной начальник. В случае, если последний собирался покинуть Коряковский форпост, то Путинцев спрашивал куда им следовало привести Губайдуллу и Турайгыра.

В другом письме Броневского к Капцевичу говорится, что «давно ожидаемые для возведения на ханство султана Губайдуллы» китайцы появились в казахской степи. Броневский описывает дальнейшие события следующим образом. Узнав о прибытии китайцев в степи, он тотчас сделал распоряжение через отряды употребить все средства благоразумия, остановить их и отклонить от исполнения своего предприятия. Одна партия из этих отрядов под командой сотника Карбышева из 50 казаков с пушкой, нашла след и, догнав китайцев, остановила их при Баян-Ауле. Им было объявлено, что Средний жуз уже «был принят под покровительство России», что Губайдулла со своим народом уже русские подданные, что идти в кочевья к Губайдулле, которые заняты русскими войсками, непозволительно, и что малейший шаг туда будет нарушением трактата.

Эти слова остановили китайцев. Броневский насчитал в их вооруженном отряде 300 человек под начальством амбаня генеральского чина, а также около 250 голов вьючного скота. Они привезли знатные подарки Губайдулле. Сам Губайдулла уже знал о приходе китайцев через своего сына. Сын Губайдуллы был в Кульдже, откуда китайский начальник отправил его к отцу, чтобы тот вышел к ним навстречу со своим народом для совершения обряда поминовения его покойному отцу и для возведения на ханство.

Командир 3-го казачьего полка и заседатель в открытом округе Кокчетав Лукин и чиновник по особым поручениям при генерал-губернаторе Западной Сибири Путинцев отговаривали Губайдуллу не ехать туда. Они говорили ему, что с обретением ханства он должен будет присягнуть китайцам, чего нельзя было сделать, не став изменником. Губайдулла отвечал, что его предки всегда пользовались титулом хана со стороны китайцев, что по первородству ему и теперь следует воспользоваться подарками, привезенными на 150 верблюдах.

Эти меры не подействовали, а использовать силу было невозможно. Русский отряд был слаб. Более того, тяжело было решиться предпринять что-либо, когда все волости летом соединились и перед 150 казаками могли предстать около 10 000 человек.

Губайдулла собирал народ, чтобы в большом числе предстать перед китайцами. Путинцев с 30 казаками обошел Губайдуллу и соединился с Карбышевым у Баян-Аула. Сотник Давыдов с 75 казаками, шедший в Кар-Каралы для смены казаков из того отряда, вернулся в Баян-Аул и соединился с Карбышевым и Путинцевым. Из 6 и 7 полков готовились еще 150 казаков с офицерами Махониным, Лесковым и другим Карбышевым. Они выступали с линии в степь через сутки и могли прибыть в Баян-Аул только через 4 дня, так как путь от Корякова до Баян-Аула занимал 200 верст. Подполковник Смоленского драгунского полка и председатель Омского областного правления Григоровский уехал на переговоры с китайским амбанем. В его инструкции входило решительно воспрепятствовать намерению китайцев и возвратить восвояси с конвоем или вывести на линию для выдачи на Кяхту.

Броневский опасался распрей с китайцами и казахами, называл ситуацию небывалой и весьма щекотливой. Он писал, что сам едет в Коряков, откуда будет всеми силами стараться отклонить какие-либо неприятности и удерживать дружелюбие у китайцев и тишину у казахов. В заключение он обращал внимание на то, что китайцы, узнав о присоединении казахов к России, послали своего генерала увидеть все своими глазами, а также удержать влияние на казахов, по прежнему обыкновения избрав из их числа хана.

Третье же письмо от исправляющего должность Омского областного начальника генерал-губернатору Западной Сибири датируется 21 июля 1824 года. В нем областной начальник пишет, что, прибыв в форпост Коряковский и признав нужным еще увеличить команду при урочище Баян-Аул, он командировал из 115 казаков из 6 и частью полков под командой есаула Лескова. Туда же отправились 120 казаков начальством сотника Махонина 120, с офицерами и урядниками, один офицер, 80 рядовых и одно орудие гарнизонной артиллерии на наемных лошадях из железинского батальона. Этими действиями начальник хотел показать китайцам часть войска и его устройство, а у казахов Губайдуллы отнять всякую охоту на какое-либо покушение и удержать их от нарушения обязанностей. Что же касается казахов, не принявших нового порядка, то начальник желал показать им, что войско мгновенно везде поспеет с линии.

Далее омский начальник писал, что китайцы отвечали, что не могут покинуть регион, не исполнив поручение своего правительства. Поэтому им было принято решение арестовать Губайдуллу, тем самым разрушив план китайцев, не нанося им оскорбления.

Между тем, как отряды казаков один за другим выступали в степь, омский областной начальник получил донесение от коллежского ассесора Путинцева и сотника Карбышева, что в ночь на 8 июля они узнали, что султан Губайдулла Валиханов со своими единомышленниками остановился в 25 верстах от горы Баян-Аул. Оттуда он послал двух человек в Баян-Аул, где располагались китайцы, уведомить их о своем прибытии. Однако послы были перехвачены на русских пикетах.

Далее сотник Карбышев с 67 казаками подошел скрытно к лагерю Губайдуллы, которые уже готовились отходить ко сну, окружили их и захватили султана и его бия Турайгыра. С Губайдуллой находилось около 100 вооруженных казахов, а в 5 верстах от них находился султан Чама Аблайханов со значительным числом казахов. Однако на весть о захвате Губайдуллы он и его люди никак не отреагировали.

9 июля китайский амбань через своих чиновников просил свидания для окончательных переговоров. Путинцев и Карбышев, вступив в переговоры, допустили в присутствие своем и Губайдуллу до личных объяснений с амбанем. Султан объявил, что он, как подданный с подвластным ему народом Российского Государя Императора, не может принять ханского звания от китайского правительства. Он сказал, что, хотя и посылал в прошедшем году своего брата к пекинскому двору для испрошения сего достоинства, но все сделано было им по неведению российских законов, и что он прибыл к Баян-Аулу не для принятия ханского звания, а для отречения от него. Губайдулла дал китайцам за своей подписью лист отречения, но так как к листу не было приложено печати, которой Габайдулла не имел при себе, амбань не принял его, а признал достаточным его устное объявление. Затем китайцам было предложено сопроводить их из Каркаралинского округа, что они и приняли с благодарностью.

Так окончилось свидание с китайцами, и они 12 июля отправились обратно в сопровождении сотника Давыдова с 30 казаками.

Султан Губайдулла и би Турайгыр были доставлены в Омск и содержались там до разрешения правительства под присмотром в казенной квартире в крепости. По словам омского начальника, им доставлялось хорошее продовольствие.

В обоих внешних округах все было благополучно, но на случай, дабы задержание Губайдуллы не произвело никаких беспокойств в Кокчетавском округе, омский начальник признал необходимым усилить стражу 100 казаками из 2 и 3 полков.