По данным, относящимся к 1876 году, казахов в Семипалатинской области насчитывалось 479 754 человека, в том числе 10 944 человека живших оседло в городах и 469 510 человек кочевого образа жизни. Вместе они образовали население 15 волостей, заключавших в себе 105 617 юрт. Казахи Семипалатинской области, в большинстве своем, принадлежали к Среднему жузу. С введением в Сибири разделения на волости, особенно в виду положения 1868 года, стало заметно ослабевать родовое начало народа. Казахам было предоставлено право самоуправления через волостных управителей и аульных старшин, самостоятельно выбираемых ими на трехлетие. В судебных и гражданских делах, по искам и тяжбам между собой, а также за всякие проступки и преступления, кроме наиболее тяжких (убийство, грабеж и т.д.) казахов судили обычным судом биев, также выбираемых на трехлетие. Казахи облагались кибиточной податью (3 рубля с юрты). Число кибиток и раскладка подати между аулами и отдельными юртами, сообразно их состоянию, также определялись выборными лицами. Сверх кибиточной подати, казахи уплачивали еще около 1 рубля с юрты земских сборов на содержание управления, исправление дорог и прочее.

Главным занятием казахов было скотоводство, составлявшее всю основу их благосостояния. Казах, не имевший скота и, следовательно, не имевший возможности кочевать, считался нищим, добывавшим себе пропитание поденной работой. У казаха на первом плане всегда стояло разведение лошадей и курдючных овец. Казахская лошадь не была грациозной, но имела свои неоспоримые достоинства. Ее выносливость в езде была удивительна. Без особенного утомления она проходила до 100 верст в день. На хорошей лошади казах в сутки проезжал 200 верст. Казахи особенно ценили хороших лошадей за их спокойный аллюр и быстроту, которыми не могла похвастаться лошадь, незнакомая со степью. Но казахская лошадь не годилась для езды в экипажах и для перевозки тяжестей: она была слишком горяча и малосильна. Впрочем, из жеребенка, взятого в конюшню и выращенного на овсе, выходила отличная почтовая и экипажная лошадь. У казаха лошадь весь год находилась на подножном корму, не знала крова ни в какие холода и бураны, а слой снега не затруднял ее при добывании корма: лошадь разгребала снег копытами и доставала себе корм. Наибольшим несчастьем в степи был джут. Когда осенью после дождей внезапно ударял мороз, степь покрывалась ледяной корой, которую не могло пробить копыто. Единственным средством спасти табуны в этих случаях - перегнать их в другую местность.

Вот некоторые данные о размерах казахского скотоводства. В 1870 году в Семипалатинской области насчитывали 2 миллиона 14 тысяч курдючных овец, до 546 500 лошадей, 145 тысяч голов рогатого скота, 130 500 коз и 62 400 верблюдов. Скотоводство требовало кочевания по мере вытравления пастбищ. Перекочевки совершались по точно определенным путям, сойти с которых, не нарушая прав других волостей или родов, было нельзя. Потрава зимовки было одним из тягчайших правонарушений в казахском быту. Земледелие в степи служило только подспорьем скотоводству: сеяли пшеницу, просо, ячмень и овес.

Вследствие сухости воздуха и недостатка проточных вод, земледелие было возможно только при поливки и требовало тяжелого труда - проведения и поддержания арыков, своевременной поливки пашен и т.д. Большая часть степи была совершенно непригодна для оседлой жизни. Поэтому администраторы, мечтавшие заставить казахов перейти от кочевого быта к оседлому путем ограничения или запрета кочевки, вели народ лишь к уничтожению скотоводства, следовательно, и к окончательному разорению казахов.

Промыслы у кочевников Семипалатинской области хоть и были малоразвиты, но усиливались с приближением к реке Иртыш. Они состояли в ломке самосадочной соли, найме верблюдов для перевозки товаров, в найме на земледельческие работы, в рудники, на золотые промыслы и рыбные ловли.

Большинство предметов потребления казахского быта изготовлялись в степи. К таковым относились кошмы, дерево для юрт, седла, армячина, грубые ковры, арканы из волоса, шерстяные покромки для связывания основы юрты, кожа, нагайки и кисе (пояс с сумкой и ножом), отделанные серебром, и т.д.

Религией казахов был Ислам. По степи странствовали проповедники Корана из Казани, Оренбурга, из Бухары и Константинополя. Однако администрация также задумывалась обратить народ в христианскую религию. В середине XIX века один из главных администраторов края дал такое мнение: «так как Киргизы — народ слишком неразвитый для такой высокой религии, какова христианская, то нельзя ли сделать переходную, средней, между христианской и магометанской». Такое соглашение религий не признали возможным, однако усилиями русской администрации было заторможено влияние проповедников Корана. Было постановлено, что мулла, состоявший при волости, должен быть казахом. Вместе с тем затруднили постройку мечетей, изъяли казахов из-под ведения оренбургского мусульманского духовного собрания, а проповедников Корана, бродивших по степи, выслали.

Как уже сказано выше, казах в Семипалатинской области редко не имел зимовки, но все же душа его больше лежала к юрте, и как только позволяло время года, он перебирался в юрту. Большая и богатая юрта представляла довольно комфортабельное помещение. Самая большая юрта имела двенадцать аршин в диаметре. Ее ставили следующим образом. Устанавливали несколько кереге (деревянная складная решетка, вышиной в три аршина) и расставляли их кругом. Они составляли стены юрты. Затем на бакане (длинная, толстая жердь с раздвоенным тупым концом) поднимали над серединой ставящейся юрты шанырак (толстый деревянный обруч). Весь обруч был прорезан кругом гнездами. В них вставляли тонкие выгнутые палки и другим концом привязывали их к кереге. Так образовывалась крыша или свод юрты. В кереге с одной стороны оставляли пространство для двери, куда вставляли деревянную раму. Затем юрту стягивали кругом широкой шерстяной тесьмой для прочности.

Сам остов юрты напоминал птичью клетку. Теперь по наружной стороне вплоть по кереге ставили чий (род ширмы, сделанной из палочек чия, перевитых гарусом и шелком, богатым узором). На чий натягивали кошмы. Это была самая трудная и важная часть при постановке юрты. Их надо было натягивать так, чтобы не осталось ни малейшей скважины. Свод юрты также обтягивался кошмами. По бортам они украшались вышивками из черного и красного сукна, нашитого в узор белым гарусом. На шанырак набрасывался особый четырехугольный кусок кошмы (тюндюк), с пришитой к нему, к двум противоположным углам, тесьмой. Он изображал ставню. За тесьму его двигали по шаныраку, игравшему роль окна и дымовой трубы. Дверь же была вышита всего богаче, на дабовой подкладке. Хорошо ее привесить тоже было делом трудным. Кошемную дверь поднимали на арканах.

Внутри по кереге вешали ковры и тикиметы (ковры, вышитые по сукну суконными и бархатными накладными вышивками). Свод юрты украшали тикимeтами или вышивками шелком по белой бязи. Пол устилали кошмами и поверх их – коврами. Иногда под шанырак вешали балдахин. Меблировку юрты составляли небольшие сундуки, поставленные по кереге и накрытые шелковыми курпе, кровать, стоявшая за шелковой занавесью, низенькие столики, медный таз и прочая домашняя утварь. Вместо перины или тюфяка на кровати в несколько рядов лежали курпе и шелковые подушки. На день постель покрывали богатыми покрывалами из китайского манлыка с золотой бахромой кругом, или вышитыми бухарскими коврами. Огонь разводят посреди юрты, для чего раздвигали ковры и выкапывали углубление для дров или кизяка. Домашнюю утварь составляли таганы, казаны, чайники (медные и чугунные), деревянные блюда и чашки для мяса и фарфоровые для кумыса и чая, кожаные бутыли (сабы и турсуки), деревянные, громадные ступы, в которых обдирали крупу, ведерки деревянные и из невыделанной, прокопченной кожи.

Такой была богатая юрта. Бедная же состояла из кереге, чия без всяких украшений и закоптевших, часто изодранных, кошем. Внутри юрты, в передней части, жили ягнята и телята, посредине – очаг, а над ним - таган с казаном или чугунный чайник. В глубине юрты были нары, ундучишки, деревянные чашки, ведерки и кошмы, заменявшие и постель, и подушки, и ковры.

Зимовки богатых казахов были хорошо выстроенные дома в несколько комнат. К ним примыкали обширные крытые дворы для скота. Внутреннее убранство было такое же, что и в юрте. Исключение представлял дом султана Али-хана, у которого одна комната была отделана по-европейски, с мягкой, хорошей мебелью. Зимовками бедных казахов были землянки. Стены землянок, а также и смежных с ними крытых дворов, были сделаны из плетней тaльника, поставленных на некотором расстоянии друг от друга. Промежуток между плетнями плотно был засыпан землей. Убранство было то же, что и в бедной юрте. В лесных местностях были бедные зимовки из бревенчатых срубов. Местами их делали из кирпича сырца, словом - из разнообразного имевшегося под руками материала.

Необходимую принадлежность каждой юрты составляли два музыкальных инструмента: домбра и сыбызгы. Около зимовок были сложены поленницы дров или плитки сушеного кизяка и кия (овечьего, конского и коровьего удобрения) служивших топливом, и стога сена для мелкого скота. Кроме скота, богатство казаха заключалось в вещах (ковры, шубы, седла и сбруя, отделанная серебром и дорогими камнями, женские уборы и т.д.). Саукеле - свадебный парадный головной убор казашки доходил ценностью до 2 000 рублей. Он был украшен жемчугом, кораллами, драгоценными камнями и дорогим мехом.

Занятия богатого Киргиза ограничивались тем, что он, время от времени, объезжал свои стада и табуны и охотился с борзыми, беркутами или соколами. Дома он проводил время, болтая с одноаульцами, играя в довольно азартную игру (тауздук), слушая сказочников и певцов, принимая у себя гостей. До новостей казахи были страстными охотниками. Они нигде не расходились так быстро как в степи.

На женщинах лежат все заботы по дому и хозяйству, в том числе разборка и установка юрт. При перекочевках они же вьючили и развьючивали скот. Кроме того женщины ткали армячину, пряли шерсть, валяли вместе с мужьями кошмы, вышивали украшения на юртах и тикиметы, красили шерсть, изготовляли чии и прочее.

Пищу богатых казахов составлял кумыс и мясо рогатого скота, молодых кобыл, жеребят, баранов и верблюдов. Заготовка мясных продуктов производилась раз в год, в ноябре. Богатые семьи резали до десяти кобыл, около пятидесяти баранов, двух-трех штук рогатого скота и изредка верблюда. Мясо рогатого скота сберегали мерзлым. Из кобыльего мяса делали казы (копченое мясо, вроде колбасы, нескольких сортов). Часть баранины валяли и коптили, часть берегли мерзлой. Зимой главную пищу составляло это мясо и коже (кашица из проса, пшена или ячменя). В нее добавляли куски курдючного сала или молока. Бедные питались одним коже, даже без сала. Чай был во всеобщем употреблении. Бедные пили исключительно кирпичный чай, приготовляя его в чугунных чайниках или казанах без всяких добавлений. Богатые же пили настоящий чай, а некоторые из них даже имели самовары. К чаю подавали баурсаки и оладьи из пшеничного теста на молоке, жареные в курдючном сале. Вместо сахара, редко употребляемого казахами, подавали к чаю мед, урюк (сушеные абрикосы) и кишмиш. Иногда пили чай, прикусывая русское масло, или просто добавляли его в казан или чайник. Весной, когда было изобилие молока, казахи питались почти исключительно молочными скопами во всевозможных видах. Из них особенно был важен курт, заготовляемый бедными и богатыми в большом количестве. Курт готовили из смешанного овечьего, козьего, коровьего и верблюжьего молока. Его кипятили и заквашивали. В получившийся творог добавляли муку и отжимали столбиками. Собираясь в дальнюю поездку в летнее время, казах спускал несколько столбиков курта в турсук с водой, приторачиваемый к седлу. Из курта с водой получалось прохладительное, кислое, питательное питье, имевшее, кроме того, целебное действие в случае дизентерии.

Свадебные и похоронные обряды, обряды при рождении ребенка, наречении ему имени, переложении его в зыбку, сажании его в первый раз на лошадь и т.д., сопровождались различными церемониями и угощением в самых широких размерах. Тогда созывался весь аул, а иногда и волость. После угощения обычно устраивались всевозможные состязания. Казахская девушка пользовалась до замужества совершенной свободой. Приезжали сваты, заявляли хозяину дома о желании просватать за своего сына его дочь, договаривались о калыме и, когда три четверти его были уплачены, жених вступал в права мужа. Когда же весь калым уплачивался полностью, что бывало большей частью года через два, муж брал жену-невесту к себе в дом. Все это было обставлено бесконечными церемониями, пирами, обрядами, основанными большей частью на приметах, бесконечным обменом подарков.

Выплачивался калым не только кобылами, но и верблюдами, лошадьми, скотом, на сумму ста кобыл. У богатых, в виде прибавки, давали стальную кольчугу, дрессированного беркута, ружье, или, если таких вещей нет у жениха, то прибавляли еще двадцать пять кобыл. Приданое невесты у богатых почти всегда равнялось калыму, или даже превышало его.

На очень близкие отношения молодежи смотрели снисходительно, лишь бы избранник был одноаулец или хоть одной волости с девушкой. Если же она избирала себе возлюбленного из чужой волости, вся одноаульная с ней молодежь мстила ее возлюбленному, и дело нередко кончалось убийством. Рядом с таким либеральным взглядом было требование, несовместимое с предоставленной девушкам свободой. Казашка не должна иметь детей не только девушкой, но и невестой, хотя бы жених ее несколько лет уже пользовался правами мужа. Быть матерью она имела право лишь тогда, когда ее брали в дом мужа. Эти требования приличий соблюдались посредством «кызыл-ча», чая из трех трав.

Приезжая на свидания с невестой, всякий раз с ведома и разрешения ее родителей, жених не показывался в ее ауле, а останавливался за аулом, в укромном месте, где ставил привезенную с собой палатку. Товарищи жениха, приняв его коня, шли с подарками к отцу невесты объявить о его приезде и передавали привезенные женихом подарки.

Пока мать и отец невесты принимали подарки и размещали гостей, подруги невесты шли к жениху. Увидев их, жених делал им поклон. Девушки пировали с женихом до вечера. Он давал им подарки. Вечером отец невесты делал угощенье товарищам жениха и своим одноаульцам. Девушки и молодые женщины носили жениху, в его палатку, по блюду каждого кушанья.

По окончании угощения, одноаулец или кто-нибудь из соседнего аула уводил невесту, прятал ее у себя и собирал гостей. После угощения, женщины и девушки оставались в юрте, а молодежь - за юртой. Между ними и молодежью, всю ночь, до рассвета, шло состязание в импровизированных песнях. Пели попарно мужчина и женщина. Вся суть была в том, чтобы сконфузить противника и заставить замолчать.

К рассвету гости разделялись на две партии: одна, одноаульцы невесты, требовали, чтоб ее отпустили домой; противная партия, которая увела невесту, не выдавала ее. Начиналась борьба. Если победа была на стороне невестиной партии, ее уносили на ковре в ее семью. Если же отнять не хватало сил, ее выкупали за девять блюд и девять чашек какого-нибудь кушанья. Выкупив невесту, ее точно так же торжественно относили на ковре в ее юрту и сажали на кровать за занавесом. Тут она плакала, прощалась с отцом и матерью и родной семьей, обнимала их, а затем две молодые женщины отправлялись к жениху и просили пожаловать к невесте. Он давал им подарки «за зов жениха», брал с собой одного товарища, несущего с ним небольшие подарки, и шел с ним и пришедшими женщинами к невесте. На дороге им встречалась женщина, лежавшая ниц, притворяясь мертвой. Жених давал ей подарок. Она вставала и шла с ними. Потом встречали женщину, бросавшую им поперек дороги бакан. Переступить через бакан считался дурной приметой. Жених давал ей подарок. Она убирала бакан и присоединялась к ним. Вслед затем он встречал еще женщину, которая, лежа на земле, ворчала, изображая собаку. Получив подарок, она вставала и замыкала шествие. Роль собаки принимали на себя самые бедные женщины. У дверей невестиной юрты женщина преграждала жениху дорогу. Он давал ей подарок, и она впускала его. У занавеса в юрте его встречали еще две женщины - одной он давал подарок «за поднятие занавеса», другой - «за уборку постели». Они брали подарки и впускали жениха за занавес. Там он находил невесту с ее родственницей свахой (дженге) и еще одной женщиной, лежавшей на постели. Жених давал ей подарок «за сиденье на постели». Она сходила с постели и уходила за занавес. Тогда сваха брала жениха за руку и позволяла погладить невесту по голове, затем соединяла их руки, получала подарок «за обнимание невесты» и уходила, оставляя их одних.

Во все время пребывания жениха у невесты, ее отец и мать не видели его. По прошествии трех-четырех дней, жених собирался домой. Отец невесты присылал ему подарки; товарищей жениха тоже одаряли подарками, но это зависело от средств и щедрости отца невесты. Этих подарков можно было и не давать. Сваха передавала жениху от имени невесты подарок из различных мелочей: серьги, кольца и т.д. При въезде жениха в свой аул, его встречали сестры с подругами-девушками, и он раздавал им эти вещицы нарасхват. Иногда случалось, что в первый приезд жених не входил в юрту невесты, а сваха соединяла их руки сквозь кереге, позволяла жениху погладить невесту по голове, и затем он уезжал. До взятия невесты в свой дом, жених приезжал к ней в год по нескольку раз и жил по месяцу, но также тайно, т.е. будто бы тайно, от всех. Дженге устраивала их свидание.

Перед приездом жениха за невестой, т.е. перед свадьбой, невеста ездила прощаться с родными и знакомыми. Ее сопровождали только девушки, ее подруги. Все давали ей подарки, которые принимали за нее ее подруги.

В день свадьбы, как только аул просыпался, женщины и девушки собирались в юрту отца невесты и там шили из привезенных женихом кошм юрту молодым. Они же нашивали на нее вырезанное разными фигурами разноцветное сукно, заготовленное заранее невестой. Покончив с этой работой, ставили юрту молодым, причем давали поднимать шанырак на бакан самой счастливой в замужестве женщине. Все участвовавшие в постановке юрты собирались в нее с женихом и невестой. Пока приготовлялось угощение для свадебного пира, состоявшее почти исключительно из мяса и кумыса, одна молодая женщина из числа гостей одевалась в свадебный наряд невесты и садилась на коня, другая, по возможности богато одетая, брала парадного коня невесты, и обе шли по своему и соседним аулам приглашать на свадьбу.

После угощения гостей и ухода с пира стариков, молодежь садилась на коней, подъезжала к юрте невесты и требовала мюш (кость от задней ноги барана). Мать невесты подавала им эту кость, завернутую в парчу, полубархат, а у бедных - в миткаль. Успевший схватить ее, скакал, стараясь скрыться с ней от преследующих его товарищей. Так начиналась игра. Тут щеголяли конями и ловкостью, гоняясь друг за другом и увертываясь от преследований. Несколько раз эта кость переходила из рук в руки, пока, наконец, кому-нибудь не удавалось ускакать с ней и скрыться. Если мать невесты не давала мюш, стаскивали кошмы с юрты и волочили их по степи. Затем молодежь требовала сватов, разыскивала их, если они прятались, и вели на конях к юрте отца невесты, с передней части которой заблаговременно были сняты кошмы. В юрте сидело множество молодых женщин. Подведя свата к отверстию юрты, молодежь схватывала его и бросала к женщинам. Те колотили его, как могут, пока он не уходил от них. Ловкий же сват, когда его подводили к юрте, сам бросался с коня в юрту и, обороняясь от женщин, успевал невредимо проскочить в двери. Потом вся молодежь отправлялась в ту семью, куда уводили невесту и где прятали ее в первый приезд жениха. Там проводили время в играх и песнях. Жениху и невесте предоставлялось право быть тут или не быть.