Каюм родился и вырос в городе. Дружил и дрался с мальчишками: русскими, татарами, казаками, впитал в себя все радости интернациональной уличной жизни. Он – первый интеллигент-горожанин. Ауэзов, Букейхан, все другие представители интеллигенции того времени – выходцы из аула. Сначала они закончили аульное медресе, затем приехали на учебу в город. А к Каюму городская культура пришла вместе с пыльной, шустрой уличной культурой. 

Дом, где прошло детство Каюма, находился в 150 метрах от мечети Тыныбай. В народе это строение называли «голубым шатром Мухамедхана». Сын Мухамедхана отличался своим характером, мышлением, внешним обликом от своих современников. Коренным горожанам присуща свободная культура общения, смелость высказываний. С малых лет они научены правильно излагать свои мысли, делать собственные умозаключения. Каюм был именно таким человеком, смелым и правдолюбивым, им восхищались ученики лучших ученых города Семея. 

Отец Мухамедхан был очень влиятельным человеком. Вокруг него собирались многие деятели Алаш. Одно время даже знаменитый Магжан жил у него в доме. Каюм видел А. Букейхана, А. Байтурсынулы. 

В 1927 году Мухамедхана и Гафура, сына Шакарима арестовали, и, волею судьбы, поместили в одну камеру. В то время, непримиримые с властью люди, часто заканчивали жизнь самоубийством. Наложить на себя руки пытался и Гафур. Мухамедхан, узнав об этом, пытался остановить его: «Что ты делаешь? Это запрещено шариатом. Эй, да ты же мулла и сам знаешь об этом!» Гафур тогда ответил: «Плохи мои дела... Они уничтожат всю мою семью: отца, мать, детей. Я не хочу быть свидетелем. Поэтому хочу уйти первым, а ты прочитаешь джаназа». 

Таким образом, он поставил Мухамедхана поодаль от себя, вырыл землю, перерезал себе горло и, не расплескав крови, упал в яму. Мухамедхан, как и обещал, прочел заупокойную молитву. Позже, он часто наказывал сыну быть верным учениям Абая, Алашу и своей вере. Предупреждал, что такая участь может постигнуть и его. 

Всю свою жизнь Каюм прожил в сопротивлении Советской власти. «Я не буду признавать власть. Когда-нибудь она падет, потому что построена на лжи» – это был его принцип. Сколько бы его не пытали в тюрьмах, он ни разу не выдал правды. Недаром он вырос перед глазами Алаша, Магжана. Вместе с их стихами он впитал в себя и частичку их природы. Он считал Алихана своим отцом. С движением Алаш связаны вся жизнь, стремления и взгляды Каюма Мухамедхана. Изучая древнюю историю, читая современную литературу, слушая песни Жанибека, он давал оценку, исходя именно от этих взглядов. Двери его дома всегда были открыты для последователей Алаш. Резко отличалось его отношение к людям советского мышления. Был такой случай, мы тогда только познакомились с Мухамедхановым. Кресло Ауэзова в их кабинете находилось слева у входа. Я пришел, и запыхавшись, уже усаживался на него, как услышал резкий крик «Встань!». Объяснение этому я нашел только спустя много лет. На семидесятилетие моего наставника он, отдельно от присутствующих гостей, с почетом усадил меня в то «особое» кресло. «У меня десять детей, этот вот одиннадцатый» – сказал он, показывая свое уважительное отношение ко мне. 

Абай присутствует в его взглядах. Без Абая не было бы Ауэзова, не было бы и Каюма. Абай для них не просто поэт, Абай – это их судьба, их жизненный путь. Огромный труд Каюма в Абаеведении – это, организованный им, музей Абая. Он собирал для него произведения поэта, иногда их приходилось даже выкупать. Из Москвы был приглашен мастер по дереву, готовилась специальная экспедиция, когда внезапно грянула война. Экспонаты для музея, памятные предметы, рукописи поэта, они собирали вместе с Архамом по аулам. 70-80 процентов всех реликвий заповедника-музея Абая в Жидебай – это результат труда Каюма. 

Разумеется, роль Ауэзова в написании подробного жизнеописания Абая, в популяризации его трудов бесспорна, но Каюму мы обязаны данными о том, где жил великий поэт, в каком доме останавливался, пребывая в городе. Еще один вопрос, требующий внимания это – поэтическая школа Абая. Каюм собрал произведения учеников, последователей Абая – Кокбая, Арипа, Асета, сыновей – Магауия и Акылбая, Толеуа Кобдикова. Без этого Абай предстал бы перед нами одиночным поэтом широкой степи. Мы продолжаем считать Дулата учителем Абая, хотя некоторые не согласятся с этим мнением. Здесь налицо приверженность родовой принадлежности. Исследуя мир Абая, представляя народу его учеников, он дал объяснение многим понятиям, касающимся творчества выдающегося поэта. Только одно стихотворение поэта Кокбая вмещает в себя историю жизни, судьбу, характер Абая. 

Жаркая-мерзлая камера. Адские испытания. 

Каюм был осужден на 25 лет за книгу «Поэты последователи Абая». В январе 1951 года было принято Постановление о национализме Абая. Перед этим, 30 декабря вышла статья Кажыма Жумалиева с содержанием «У Абая не было никакой школы». Действиями такого характера грешили тогда многие, об этом нужно говорить без утайки. 

Скрывая такие темы, мы не защитим Ауэзова, если мы, конечно, не хотим оправдать таких как Жумалиев. Почему мы молчим о Сактагане Баишеве, послужившем причиной для заключения Каюма на 25 лет? Если мы не напишем об этом, мы не сможем написать достоверную историю нашей страны. 

27 октября Каюм защищал диссертацию. Когда группа ученых во главе с К. Жумалиевым выступили против с высказываниями: «Уничтожить, это дело рук Ауэзова», «нам не нужны исламисты», один ученый еврей взошел на трибуну и произнес следующие слова: «Уровень представленной работы очень высок. Она преследует большие цели. Продолжай в том же духе, и ты достигнешь своего». После этого Каюма схватили и поместили в тюрьму. Следователи сделали ему такое предложение: «Ты – молодой ученый, директор. Дома тебя ждут семья, дети. Мы приготовили необходимые документы. Все, что нужно, это твое признание, что М. Ауэзов был твоим научным руководителем. Каюм не соглашался ни в какую. Есмагамбет Исмаилов тоже не согласился и был осужден на 25 лет. «Если я признаю, то уйдет Ауэзов, если уйдет Ауэзов, то и от Абая ничего не останется. Даже подумать страшно. Стиснув зубы, повторяя про себя строки из стихов «Алаша» я выдержал все пытки», - рассказывал о своих мыслях Каюм. 

«Однажды ко мне пришел Сакенов – генерал-майор, заместитель КГБ. Вначале он отправил меня в другую, теплую камеру (о камере №14 я узнал позже – Т.Ж.). «Только я обрадовался, как почувствовал, что у меня горят ступни ног. Потрогал стену, она оказалась горячей, как и трубы. Жар пронизывал все тело насквозь. В тот момент я вспомнил слова отца: Нужно беречь ноги от огня. Человек с прожженными ступнями – уже не человек». «Скорее всего, они прожигают ступни намеренно», -подумал я и ухватился за трубу. Пусть горит тело, сердце – все равно. В худшем случае, сгорят, обуглятся ладони, ничего, не умру, - думал я, крепче прижимаясь к трубе. Сколько времени прошло, не знаю: час, два, очнулся я от ударов. Меня били, а руки мои так и прилипли к трубе. Руки отцепились, и я упал на пол, в полусознательном состоянии слышу: «Еще не умер, живой». Через два дня меня перевели в другую камеру. Я испугался, подумал, что снова в горячую. Почувствовав прохладу, я успокоился. «К холоду еще можно привыкнуть», - думал я и тут ощутил мороз по телу, увидел белые заиндевелые стены. Холод достигал, наверно, 35-40 градусов. Слышал когда-то, что человек может терпеть мороз два дня, а дальше начинает сходить с ума. Поэтому в камере длиной в 2 метра и шириной в один метр я начал бегать. Все бегал и старался не останавливаться. Чувствую, что падаю. Очнулся – снова бьют. Тогда я узнал, что в холоде тело не чувствует боли. «А он не умер, живой», - слышу я. На третий раз кто-то из них не выдержал: «Да, прекрати же это, у тебя ведь жена, дети, что тебе стоит признать вину?». Я ему в ответ, крепче стиснув зубы: «Умру, но ничего не скажу». Пришли два амбала, накинули мне на голову большой мешок и стали бить резиновыми дубинками. Все тело буквально звенело от этих ударов. Как оказалось, такие дубинки не оставляют следов на теле. На следующий день я не мог двигаться. Все что слышал, это: «Этот до сих пор не умер». В итоге не сумев выбить из меня признание, мой приговор о расстреле изменили на 25 лет тюрьмы и сослали в Сибирь. 

В начале он пребывал в тюрьме Петропавловска вместе с ген-штабом Жукова. Все генералы спрашивали у Каюма: «ты на войне был?». После рассказа, где он побывал и через какие испытания прошел, его приняли как своего. Потом был Карлаг. 

«А вы, оказывается, подлец!» 

После освобождения он приехал в Алматы к Ауэзову. «Приехал, но сразу же нужно было уезжать в Семипалатинск. Поезд прибыл с опозданием на два дня. Ауэзов спал, когда я пришел. Справившись о здоровье, он спросил: «Чего ты больше всего хотел в тюрьме?» «Водки», - ответил я. Он плеснул из графина в граненый стакан и протянул мне: «Как тюрьма?» Я ответил стихами «В тюрьме» и добавил: «Сгорая и замерзая в тюремной камере, я превратился в раба. Ради Абая. Ради вас. «В тюрьме вместе с нами был Ахмет Байтурсынов, нам с Алимханом он сказал: «Пишите, теперь носителями идеи станете вы. Нас рано или поздно застрелят. Магжану мы не доверяем. Вы должны выжить. Будущее за вами». «Да, ради вашего спасения, мне пришлось отречься от вас, ей, Каюм!», - сказал вдруг Ауэзов. «Как так?» «Я сказал, что вы – не мои ученики. Я предложил купить вас кыргызскому академику Жанбыршинову». «Да, вы, оказывается, подлец! Вчера вы предали алашевцев, сегодня – меня. Не задумываясь...». «Ей, Каюм, это называется тактикой – тюремной тактикой. Если я умру, то и вас застрелят. Это тюремная тактика, ничего ты не знаешь», - объяснил Ауэзов. Каюм все простил. 

В 1989 году в связи со 150-летием Абая комиссия во главе с председателем Озбекали Жанибековым и его секретарем Сеитом Каскабасовым начала свою работу. Меня тоже позвали. Я внес предложение о выпуске академического сборника и просил пригласить для этой работы Каюма Мухамедханова. Постановление было принято, и Каюм ага приехал из Семипалатинска. В Алма-Ате для него выделили квартиру, устроили на работу в музей Ауэзова, который был под моим руководством. Проработал он там до 1997 года, до сокращения. Впоследствии ему пришлось возвращаться в Семипалатинск. Прощались мы со слезами на глазах. 

Абдильда Тажибаев – великий поэт, но тоже предатель. Я уже говорил, что мы должны раскрывать личности, изучить их окружение. Если уж мы признали Алаш Орду как нацию, мы должны придерживаться ее, как идеи нашей независимости, нашего будущего. Отчего мы тогда оказываем уважение и почет людям, которые расстреливали алашординцев, на семьдесят лет упекали их за решетку. Почему мы называем их именами улицы? Кто и как подвергал гонениям Каныша Сатбаева? Не испытываем ли мы свою совесть почитая Сактагана Баишева? А как же Тажибаев, который был свидетелем по делу Каюма и который не пожалел ни Магжана, ни Ильяса? Великий поэт и предатель. Я затронул эту тему в своей книге «Девиз мой – Алаш». Должны ли мы принимать этих людей за предводителей народа? Каюм всегда жил по справедливости, поэтому чувствовал себя свободно. Он придерживался принципов: «Наука должна быть чистой, совесть должна быть чиста». Он не писал стихов, прячась под одеялом, подобно Тажибаеву. 

Абдильда в своих воспоминаниях, плача, просил прощения у Каюма. Как-то раз, при встрече с Абдильдой Тажибаевым, я рассказал о черной кошке. Просто сказал: «Черная кошка из острова в Семее». «Что ты знаешь о черной кошке, - спросил он, - Кому ты веришь?» «Каюму» - ответил я. «Ну, рассказывай». «Я знаю, что вы зарыли черную кошку. Там, на острове». Дело было так. Ауэзов поехал в Семипалатинск, там был и Сабит Муканов. Разведать, для чего они поехали, отправили Тажибаева, но Каюм не раскрыл своих намерений перед ним. Тогда Абдильда взял черную кошку, повез ее на остров (там похоронили 64 потомка алаш), заставил Каюма взять в руки лопату, вырыть яму и, приговаривая «вот так вот мы хороним алашевцев, вот так хороним Ауэзова, вот так вот похороним Муканова», зарыл в той яме черную кошку. 

Позже Абдильда Тажибаев опубликует свой труд «Воспоминания». Я написал ему письмо, в котором упомянул о той истории. Ответа не последовало. 

Школа Абая, школа Ауэзова в абаеведении, теперь и школа литературоведения Каюма вместе со школой текстологии абаеведения прочно заложили свой фундамент. Пока здравствует казахский народ, Абай будет жить. Пока вечен Абай, будет вечен и Каюм. 

Записал Зангар КАРИМХАН