Так, работавший в Уральской области по статистике Кранихфельдт, напротив, приходит к заключению, что «времена натурального хозяйства, когда... киргизы значительную часть своих потребностей удовлетворяли неприхотливыми продуктами личного и семейного труда, отошли безвозвратно в вечность. Киргиз втянут в общий строй экономической жизни России и не может существовать без рынка, который, принимая от него сырые продукты его основных занятий скотоводства и земледелия, дает ему те продукты, которые он или не в состоянии производить сам или производить которые ему невыгодно» («Степное киргизское хозяйство в Уральском уезде»). Казахский публицист Р.Д. констатировал, что рынок сделался для казахов необходимым: «Условия окружающей нас жизни сильно изменились и сделали для нас невозможным жить прадедовской жизнью. Нам теперь все приходится покупать, за все платить. Мы перестали удовлетворяться прежней простотой жизни; нам теперь стыдно носить сапоги из сыромятных кож, которые мы и продаем от 1 р. до 4 р., чтобы потом получить ее обратно, уже выделанной, за 6-12 р. Овчины своей выделки совсем перестали носить, сбывая их за 30-60 к. Армячину, которую прежде носили и которая считалась роскошью, парадным, так сказать, костюмом, теперь носят лишь в рабочую пору. Шерсть своего скота продаем от 2-3 руб. пуд, аршин же шерстяной материи, приготовленной на фабриках из этой шерсти, покупаем от 80 коп. до 6 р., причем, следовательно, за пуд этой шерсти платим около 200 р.». Даже автор указывает, что прежде все сырье потреблялось непосредственно самими казахами, все необходимые для жизни предметы брались из продуктов своего хозяйства и приготовлялись в семье, но теперь «я уже не ношу платья домашнего приготовления и сырье, которое прежде шло для этой цели, продаю, чтобы иметь возможность завести себе платье из европейской материи» («Выгодно ли для киргиз скотоводство», «Киргизская Степная Газета», №3, 1899). Но казахи покупали далеко не одни только материи для костюмов. Из цитированной статьи видно, что автор, кроме указанного, сам покупал чай, сахар, керосин, хлеб.
Такого же взгляда, как и казахский публицист, придерживались работавшие над вопросами казахского хозяйства Крафт, Валь и Краниxфельдт. Первый из названных писателей писал, что «под влиянием изменяющихся экономических условий жизни кочевого народа, у киргиз постепенно возникают новые потребности, удовлетворение которых возможно только на наличные деньги. Прежнее чисто натуральное хозяйство уже не может удовлетворять кочевника; ему нужны деньги для уплаты податей и повинностей, для покупки чая, сахара, сбруи, земледельческих орудий, для найма рабочих на страду и т.д.» («Судебная часть в степных областях). Валь в статье «К истории экономических отношений у киргиз» приводил следующие данные относительно бюджета казахов: в среднем на одно хозяйство приходится в год расхода деньгами в процентах по отношению ко всем расходам: в Каркаралинском уезде 21% (110 рубл.), в Кокчетавском уезде 31,6% (130 рубл.), в Кустанайском уезде 35,5% (210 руб.), в Актюбинском уезде 48% (282 рубл.). Краниxфельдт относительно Уральского уезда писал, что у киргиз того уезда «в валовом доходе хозяйства денежные поступления составляют 54%, т.е. другими словами - киргизское хозяйство находится в большей зависимости от рынка, чем многие крестьянские хозяйства» («Степное киргизское хозяйство в Уральск. уезде») и продолжал, говоря, что такая зависимость от рынка создает то, что «резкое повышение или понижение рыночных цен на продукты скотоводства или земледелия тотчас же находят в степи свое отражение и под влиянием его среди средних киргизских хозяйств происходит новая группировка: одни переходят в состав маломощных, другие, напротив, на счет этих последних крепнут, увеличивая свою экономическую самостоятельность. Такие метаморфозы, совершающиеся в течение сравнительно ничтожных промежутков, в степи не редки, и во время своей поездки я не один раз наблюдал их».
Эти свидетельства разбивают положение о натуральном самодовлеющем хозяйстве казахов. Несомненно, что казахи и продавали и покупали, что они не оставались в стороне от рынка.
По данным ярмарок в казахских областях (в Акмолинске, Атбасаре, Куяндинской ярмарке), на которых покупателями были главным образом казахи, видно, что преимущественно торговля шла сырьем, скотом и привозными товарами, которые потреблялись казахами (бумажные и шерстяные ткани, стеклянная и фарфоровая посуда, изделия из железа и т.д.). Согласно Коншину («Краткий статистический очерк промышленности и торговли»), в Акмолинской области сбыт на ярмарках европейских товаров был: в 1890 г. на 491 255 р., в 1891 г. – 590 274 р., в 1892 г. – 778 497 р. Относительно, так называемых, азиатских товаров (халаты, бумажные и шелковые материи, сушеные плоды, китайская посуда и т.д.) можно привести следующие данные: сбыто на ярмарках: в 1890 г. на 40 240 р., в 1891 г. – 51 070, 1892 г. – 145 363 р. Данные по Семипалатинской области говорят следующее:
Но на ярмарках покупали и продавали не одни казахи, а казаки, крестьяне и другие обыватели городов и селений, поэтому цифры не особенно выразительны и красноречивы. Для более яркой характеристики ниже приведены данные о Ботовской ярмарке, на которой покупателями европейских товаров и продавцами скота и сырья преимущественно были казахи.
Из таблиц видно, что казах, нуждаясь в деньгах, продавал на ярмарках сырые продукты своего хозяйства и скот, а затем приобретал товары, которые ему нужны, но которые сам производить он не мог. Таблицы показывают, что потребление казахами всяких привозных товаров росло из года в год, что казахи были втянуты в сферу товарно-денежного обращения.
В уже цитированной нами работе Катанаева («Прииртышские казаки и киргизы Семипалатинского уезда в их домашней и хозяйственной обстановке…») автор указывал, что казахи Семипалатинской области, жившие близ казачьей линии, находят сбыт «продуктом своего труда и скотоводства на многочисленных по казачьей линии ярмарках и торжках, равно как и покупку на тех же ярмарках, торжках и базарах предметов русского производства». Михайлов в своем труде о киргизах Петропавловского уезда («Киргизские степи Акмолинской области») тоже писал, что они осенью «уезжают на ярмарки и базары для продажи скота и животных продуктов и для закупки необходимых для предстоящей перезимовки вещей». Далее он же добавлял, что у казахов «ежегодно встречается потребность сбыть часть скота для приобретения тех или других предметов европейского или азиатского производства, как то: одежды, чая, сахара, муки, железных вещей и пр., а также на уплату кибиточной подати и прочих повинностей. Эту часть скота, а равно накопившиеся в течение года сырые животные продукты киргизы Пресногорьковской волости имеют возможность сбывать на ярмарках по соответствующей казачьей линии, число которых в том районе очень велико». По словам Алекторова («Очерки внутренней киргизской орды»), казахи Внутренней Орды «сбывают на ярмарках произведения своего хозяйства - скотоводства, взамен которых приобретают главным образом предметы мануфактуры и хлеб. Сбыт товаров зависит в значительной степени от сбыта скота, - чем успешнее и выгоднее продается скот, тем лучше распродаются бакалейные, мануфактурные и пр. товары». Гельмгольц указывает на торговлю со степью при посредстве Оренбургского менового двора. Так, в статье «Оренбургский меновой двор» он писал: «Из киргизских степей на меновой двор поступает рогатый скот, овцы (курдючные), лошади, верблюды, козы, верблюжья и овечья шерсть, сырые кожи, рога, конский волос, козий пух, кошмы, овчины и мерлушки. Из русских же товаров, вывозится в Среднюю Азию и степи разный мануфактурный товар... бумажные и другие материи с узорами в азиатском вкусе, бархат, чай, сахар, железо, чугун и всякие изделия из них, самовары и медные изделия, стекло, фарфор, фаянс, выделанные кожи, юфт, керосин, всякие деревянные изделия, деревянная посуда, сундуки, решетки для юрт и другие принадлежности домашнего обихода киргиз, порох, дробь, огнестрельное оружие, москательный и химический товар и, наконец, спирт и вино». Из данных по Уральской области видно, что в казахской степи области были распространены ярмарки. «Обзоры Уральской области» за 1896-1898 гг. дают следующие сведения об оборотах на этих ярмарках. Так, на ярмарках в казахской степи было продано в рублях:
По словам Огановского («Очерк развития торговли и промышленности в Уральском казачьем войске»), «торговля на степных ярмарках растет с каждым годом. Торговля Калмыковской ярмарки с 547 333 р. в 1885 году поднялась до 957 913 рублей в 1897 г.». Тот же автор указывает, что казахи покупали необходимые им товары далеко не на одних только своих, степных ярмарках. По его словам, «торговцы заставляют киргизов и казаков приезжать за покупками в Уральск». Развиты ярмарки были и в Тургайской области. По словам Добросмыслова («Скотоводство в Тургайской области»), на рынки Орска и Оренбурга с ярмарок от тургайских казахов за время с 1891 по 1894 гг. поступило овец 1 372 211 гол., шерсти 204 650 пуд., овчин 566 752 шт., лошадиных кож 27 435 шт. По мнению автора, вывоз из Тургайской области на оренбургские рынки составлял только 1/3 всего вывоза из области. По его словам, из области ежегодно вывозилось лошадей до 40 000 голов и рогатого скота до 30 000 голов.
Катанаев в своей статье («Прииртышские казаки и киргизы Семипалат. уезда в их домашней и хозяйственной обстановке») произвел опись среднего казахского хозяйства из аула близ поселка Белокаменского Семипалатинского уезда и нашел в хозяйстве очень много покупных вещей. Перечень этих вещей будет далеко не лишним. Список таков: подсвечник, шкапчик для посуды, погребец, шкатулка, три сундука, три ситцевых занавеса, два бухарских одеяла, ящик под жестью, зеркальце, гребень, чугунный чайник, жестяной таз, чугунный котел, рукомойник, медный самовар, медный чайник, поднос, 5 пaр чайных чашек с блюдцами, 2 чайных ложки, ковш, сито, 2 скатерти, 3 полотенца, 13 рубах и 6 штанов ситцевых, несколько опоясок из платков, 8 халатов, 11 бешметов, 4 пары ичиг с калошами, несколько чембар (штаны) из покупной материи, несколько перстней серебряных и с камнями, несколько платков, перламутровые украшения, браслет, наперстки, ножницы. Кроме того, в этом хозяйстве имелись перины и подушки, которые тоже были покупными, так как казахи птицы почти совсем не водили и охотились очень мало. Покупными в хозяйстве также были иглы, нитки, пуговицы, крючки и пр.
Все приведенные цифровые данные, все свидетельства исследователей, работавших по вопросам казахского хозяйства, говорят довольно красноречиво, ярко иллюстрируют то, что казахи были втянуты в сферу товарного обращения и зависели в значительной степени от рынка. Но хозяйство у казахов не только перестало быть натуральным, будучи вовлеченным в сферу обмена, но все более и более становилось денежным, денежно-товарным. Обмен товара на товар при усложняющихся отношениях становился или невозможен, или крайне невыгоден для казахов, так как при таком порядке обмена он много переплачивал торговцу. К примеру, торговцы, обменивавшие свои товары на продукты казахского хозяйства продавали товары по таким ценам: фунт сахара - 30-40 коп., фунт рублевого чая - 2 р., аршин гривенникового ситца - 18-20 коп. Вообще, по словам Добросмыслова, продукты казахского хозяйства «ценятся торговцами по крайней мере вдвое дешевле их действительной стоимости». Кроме того, деньги были необходимы казаху хотя бы для уплаты кибиточной подати и разных повинностей, и хозяйство казахов делалось все более денежным и поэтому «торговля скотом и животными продуктами в местностях, близких к оседлым пунктами, ведется больше на деньги».
Товарное хозяйство заставило казаха подчиниться рынку и создало у кочевников нужду во «всеобщем товаре» - деньгах, которая ощущалась тем острее, чем больше казахское хозяйство вовлекалось в сферу товарного обращения. На почве этой нужды в деньгах в степи создалось кулачество-ростовщичество, ростовщичество не только как подсобный промысел, но и как основное занятие.
В степи ростовщичеством занимались на всякий лад и зажиточные казахи, и сарты, и казаки. Уже цитированный нами выше труд Крафта устанавливал этот факт относительно Тургайской области. По словам автора, «в степи среди киргиз сильно развито ростовщичество. Занимаются им почти все состоятельные должностные и недолжностные лица. Ростовщичество процветает открыто и в такой мере, что положительно истощает благосостояние массы, на счет которой отдельные личности наживают огромные состояния… Деньги выручаются от продажи скота и хлеба только в известное время года. В остальное время киргиз должен искать деньги посредством займа у состоятельных своих же соплеменников, которые ссужают ими нуждающихся с ростом от 200 до 500% годовых!!! Кроме денег богачи раздают за такие же проценты зерно на посев, чай, сахар и другие товары. Благодаря таким ссудам, население находится в полной экономической зависимости от немногих богачей, которые опутали долгами народ и высасывают из него соки» («Судебная часть в степных областях»). По словам Кранихфельдта в Уральской области «деньги в виду резвившихся денежных отношений, вообще, имеют в степи большую ценность, и кредит оплачивается дорого». Краниxфельдт писал, что он видел случаи, когда бедняки платили богачам от 60 до 100%. Михайлов писал, что в Кушмурунской волости Акмолинской области «очень часто недостаточные киргизы берут у казаков деньги заимообразно с обязательством уплатить долг скотом или продуктами и тем, конечно, ежегодно уменьшают свое благосостояние. Дача денег под будущий скот и продукты - самая жестокая эксплуатация киргиз - одинаково наблюдается по всей степи области и практикуется в широких размерах. Этим делом, между прочим, занимаются и богатые киргизы волости, подбирая таким путем партий скота по дешевой цене и сбывая по дорогой на ярмарках непосредственно в руки скотопромышленников» («Киргизские степи Акмолинской области»). Указав на то, что при мене товара на товар торговцы жестоко эксплуатировали казахов, Добросмыслов в своем труде писал, что в Тургайской области торговцы раздавали товар казахам и в долг, «собирая долги весной на следующий год главным образом баранами, шерстью и кожами, что позволяет им в еще большей степени эксплуатировать население». Кроме того, как писал автор, «в осеннее время, когда приближается платеж податей, торговцы раздают киргизам и деньги с условием возврата их также весной баранами и шерстью».
Жалобы на кулачество-ростовщичество в степи слышались даже из уст самих казахов. Один из них, проживавший в Семипалатинской области, К. Джананов, затрагивая этот вопрос в статье «О киргизских ссудных кассах» («Киргизская Степная Газета», №16, 1899 г.) печатно констатировал эту язву казахской жизни. Даже Алихан Букейханов в письме в редакцию названной казахской газеты (№1, 1900 г.) писал, что «все богатые киргизы, тем более управители прииртышских волостей Павлодарского уезда, занимаются в замаскированном виде ростовщичеством. Управитель вносит подати в срок своими деньгами или занимает последние у богатого киргиза. В том и другом случае кочевник, за которого подати вносятся, в глаза не видит своего кредитора, которого он узнает потом, когда с него управитель взыскивает долг за подати натурой». Разумеется, продукты хозяйства при этом оценивались вдвое, а то и втрое дешевле и брались основательные проценты за непрошенный, сделанный за должника управителем, заем. По словам Букейханова, «в подобной эксплуатации ростовщиков находится огромная масса населения, которую составляют так называемые средние и бедные киргизы, горьким опытом убежденные в бесполезности борьбы с сильными мира сего и прикованные к кабале своим безденежьем».
Коншин в заметках об Устькаменогорском уезде не однажды отмечал, что казахи у казаков «кругом в долгу и выбиться из своего тяжелого положения никак не могут. Зимой приходится брать пуд пшеницы за один или два дня летней работы». В исследовании того же автора казахского хозяйства Павлодарского уезда часто встречаются фразы «Долги есть у всех», «Киргиз без борш (долга) не живет» и т.д. В труде автора «Очерк экономического быта киргиз Семипалатинской области» сказано, что «из 35 хозяйств не более 5 заявили, что не имеют никаких долгов... В долг берут зимой, обыкновенно, под работу летом, которая оценивается в таком случае вдвое дешевле». «Долги (от 5 до 30 р.) есть у всех». «Долги (до 25 р.) есть почти у всех». «Долги есть у всех и доходят до 50 р. на хозяйство» и т.д. Из 413 опрошенных указанным автором глав хозяйств почти 3/4 ответили, что имеют долги и не знают, как с ними расплатиться.
Чтобы понять, как образуются и считаются долги, мы приведем несколько выдержек из статьи Коншина «Очерки экономического быта киргиз Семипалатинской области».
Казах одному казаку за 6 пудов взятого зимой хлеба должен отдать 2 телят. Другому казаку казах должен столько же: за взятые в долг 1 р. 50 к. (теленок) и за взятый в долг товар - 6 рублей. В итоге, 5 телят и 6 рублей деньгами. «При оценке, как делает упомянутый киргиз, каждого теленка взр., долг определяется в 21 р., взятая же взаймы сумма (при переводе хлеба и товаров на деньги) не более 10-12 рублей. Таким образом, долг в течение года удваивается, а если в срок не будет уплачен, появятся и проценты на проценты в виде новых телят и барашков». Есть и такой пример: «Мулла должен одному из кривинских казаков 4 пуда масла, а так как последнее продается по 8 рублей за пуд, то мулла при переводе на деньги определил свой долг в 32 р. В действительности под это масло мулла взял в долг только 16 р.».
Получая почти от каждого казаха ответ, что он должен, и добиваясь, каким путем составлялись долги, исследователь пришел к очень невеселому заключению, что громадное большинство бедного и среднего слоев казахского народа в долгах и из долгов никогда не выйдет. Долги эти передавались «от отца к сыну, к капитальной сумме присоединяются проценты» и в результате должник или даже его дети закабалялись в батраки к кредитору - своему же брату казаху или «домовитому» казаку. «Уплатив или, чаще, отработав старый долг, киргиз вынужден, для покрытия своих расходов, вновь занимать и так без конца».
Всякому, кто знаком с трудами об экономической жизни казахской степи, кто разбирается в материалах, отчетливо видно как прогрессивно развивалось в степи ростовщичество. Оно часто маскировалось в форму знакомого русским деревням кулачества, кулачества, которое за данные взаймы деньги получало уплату натурой или в виде продуктов хозяйства, или в виде рабочих дней, устанавливая цену и продукта и труда вдвое, а то и втрое ниже их действительной стоимости. Это замаскированное ростовщичество, часто принимая по внешности форму патриархальных отношений, надевая на себя личину патроната над бедными родственниками или благотворителя, как это водилось в русских деревнях, закабаляло несчастных кочевников еще сильнее, чем открытое ростовщичество. Оно превращало их в безответных рабов кулака-эксплуататора, который выжимал из попавшегося к нему в лапы должника не только все его имущество, но долгие годы, а то и всю жизнь, получал от его работы чудовищную по величине прибавочную стоимость.
Итак, представители капитала в степи захватывали в свои руки и земли, и скот, и занимались ростовщичеством, и эксплуатировали бедняков, которые, будучи выбиты из рядов хозяев, были вынуждены наниматься к богатым в качестве работников. Вместе с тем, появилась тенденция степных богачей как можно меньше платить повинностей, свалив это на плечи беднейшей части населения. Коншин в одной из своих работ («К вопросу о переходе киргиз Семипалатинской области в оседлое состояние») писал: «По закону сумма кибиточной подати, причитающейся с каждой волости, распределяется между аульными обществами волостным съездом, а сумма павшая, таким образом, на долю каждого аульного общества, распределяется аульным съездом между отдельными кибитковладельцами, сообразно со степенью их благосостояния, с круговой порукой. Теми же съездами и на тех же основаниях производится раскладка и земских сборов и повинностей. В принципе трудно, конечно, признать более справедливый порядок, ибо кому же, как не самому аульному обществу, знать состояние своих сочленов. А между тем вот эта то раскладка и является предметом постоянных споров и жалоб, так как на волостных съездах богатые и влиятельные старшинства стараются наложить как можно больше сборов на слабые старшинства, на аульных же съездах - богачи на бедняков. В подобном случае принцип рода не играет уже почти никакой роли, а исключительно влияет богатство».
Из письма Букейханова выше видно, что платящие таким образом распределенные налоги не могли даже пожаловаться на такую раскладку, потому что они узнавали об этом уже постфактум, только тогда, когда налоги за них были уплачены и они сделались уже должниками какого-нибудь кулака-управителя или другого кулака.
Волостные управители часто пытались объяснить неравномерность раскладки денежных сборов тем, что бедняки платили деньгами, но большую часть натуральных повинностей приходилось отправлять богачам. Но это только одни слова, которыми управители-плутократы, кстати сказать, принимавшие в такой «равномерной» раскладке большое участие, старались обелить своих соратников-богачей. Как из рассказов лиц, знавших хорошо казахскую жизнь, так и из части литературы по казахскому вопросу видно, что фактически большая часть натуральных повинностей отправлялась все теми же бедняками и средними казахами, которые выплачивали за богачей и денежные повинности. Коншин писал, что богатых боялись трогать: «если им и придется выставить по какому-нибудь случаю особенно дорогую юрту, то они с лихвой вознаградят себя «кара-чагынoм» (незаконный побор)».
Обращает на себя внимание также то обстоятельство, что даже джетаки и средние казахи, давно ушедшие из своих волостей и поселившиеся в селениях или на арендованных землях, по-прежнему облагались в своей волости произвольными сборами, за пользование угодьями, которыми они не пользовались многие годы и которые находились в руках богачей. Работы Коншина, относящиеся к экономическому положению казахов, живших на арендованных землях в Устькаменогорском и Павлодарском уездах, неоднократно отмечали это. По словам указанного автора, с 62 хозяйств селения Ахмирово, «как с прочих киргиз, взимаются и кибиточная подать, и земские сборы (всего 5 р. 50 к. с хозяйства), хотя никакими угодьями в волости они не пользуются» («По Устькаменогорскому уезду»). Джетаки, жившие в Пьяноярском поселке, «волостные сборы платят также все: одно хозяйство 8 р. 60 к., два по 6 р. 40 к., два по 6 р.» («Очерки экономического быта киргиз Семипалатинской области»). Жившие на землях того же поселка в ауле Джерлгамыса все платили волостные сборы от 8 р. 20 к. до 1 р. 50 к. В ауле Алпысова платили все, в ауле Кетинова платили все от 25 р. до 4 р. 50 к., в ауле Абжелилева платили от 20 р. до 6 р. 50 к., в ауле Сожубалдина волостные сборы платили пять хозяйств из шести. Как уже было сказано выше, в Павлодарском уезде Коншиным было обследовано 413 казахских хозяйств, приютившихся на арендованных землях, и везде автор отмечал, что кроме арендной платы за землю казакам, за выгон для скота, арендаторам приходилось платить волостные сборы, платить в волость, из которой они давно ушли и в которой они не пользовались ничем. Волостные сборы, как видно из приведенных данных, повышались до 25 рублей, в среднем они равнялись 7-8 рублям, и такие сборы приходилось платить не только хозяевам-арендаторам, но и джетакам, беднякам, у которых не было никакого скота и имущества и которые существовали только заработком.
Желание свалить повинности на плечи бедняков наблюдалось по всей степи. Об этом говорили почти все наблюдатели. Один из сотрудников «Русского Туркестана» категорически утверждал, что «киргизские баи почти совершенно свободны от податей, что киргизская буржуазия никогда не платит податей пропорционально наличности своего скота» и что, наоборот, очень часты случаи, «когда бедняк продает свою последнюю скотину из-за податей», причем платит не только за себя, но и за богачей. Исследователь Никольский писал, что ситуация очень сильно знакома русскому обывателю и как будто списаны они, с заменой русских названий казахскими, с жизни деревень какой-нибудь из европейских губерний - казанской или нижегородской.
Таковой стала жизнь в казахской степи. Прежние патриархальные времена оставили о себе только приятные воспоминания, как о «золотом веке» казахской степи... Родовая организация рушилась под натиском новых общественно-хозяйственных форм. Рынок и деньги создали новые общественные отношения среди кочевников и прежний принцип рода уступил место делению на классы богатых и бедных.
