В 1881 году Святейший синод, в бытность свою высшим органом церковно-государственного управления Русской церковью, образовал киргизскую духовную миссию, задачей которой было обращение казахов в православную веру. Духовная миссия состояла из трех человек, а именно переводчика, псаломщика и самого миссионера Филарета Синьковского, назначенного на эту должность весной 1882 года. Первые плоды работа миссии принесла в 1883 году, когда произошло первое крещение казаха Елембая в центре киргизской миссии, в городе Усть-Каменогорск.
Впоследствии усилиями этой миссии к началу ХХ века ежегодно около 60 казахов принимали крещение, отказывались от мусульманской веры и получали новое имя. К слову, показатели соседней Алтайской миссии, которой, впрочем, киргизская миссия и подчинялась, были несоизмеримо выше (около 300 крещений в год).
Что касается самого миссионера Синьковского, то он трудился в составе киргизской духовной миссии до 1893 года. За это время он перевел множество книг о христианской вере на казахский язык и опубликовал множество собственных сочинений, где рассказывалось о деятельности и результатах, которых добилась миссия. Портал Qazaqstan Tarihy прочитал записки миссионера киргизской духовной миссии за 1886 года и расскажет, чем она занималась и как привлекала в свои ряды новых членов.
Читайте также: Принуждение к ... православию
В числе принявших крещение в 1886 году Синьковский особое внимание обращал на одну казашку Шарипу во многом из-за тех событий, которые привели ее к порогу киргизской духовной миссии. Так, миссионер писал, что, жившая в глубине степи, никогда не видевшая русских людей, за исключением волостного письмоводителя, Шарипа слышала, что в «Жана-Дуан» (Буконь, дореволюционное название современного аула Улкен Бокен Кокпектинского района Восточно-Казахстанской области) некоторые казахи крестились, тем самым принимая неведомую ей веру. Поначалу у нее появился вопрос «что эта за вера, которую принимают некоторые ее единоплеменники?», ответа на который никто из ее родных не мог разрешить. А те из них, кто обладал кое-какими общими знаниями о христианской вере, отвечали, что это русская вера, и принимающих ее погружают в воду.
Синьковский писал, что чем больше Шарипа думала о христианской вере, тем больше являлось у нее безотчетное желание принять эту веру:
«Как ни странным кажется такое желание, но оно понятно: расставаться с прежней верой ей было нетрудно, ибо о ней она не имела никакого понятия, даже обрядовая сторона ее веры была известна ей весьма мало; племенная или родственная связь не могла быть у нее крепка, так как кроме бедности и грубости, а нередко и жестокости, она ничего лучшего в среде своих родных не испытывала. И вот в одну ночь она оставляет свой аул и, не зная направления своего пути, идет куда глаза глядят»
Услышав, что Буконь находится возле Кокпекты, где трудился работником ее брат, она зашла в юрту, где и расспросила дорогу в Кокпекты. На вопрос же куда и зачем она идет, Шарипа отвечала: «повидаться с братом». Боясь того, что ее родные догонят не, она шла степью без дороги, избегая возможной встречи со своими знакомыми. Однажды в сумерки она встретилась с несколькими волками. Дальше со слов Синьковского:
«Страх овладел всем ее существом, она остановилась в трепетном ожидании к себе непрошеных гостей. Остановились и волки... Что делать? Опасность быть растерзанной волками - пред глазами. В эту минуту ей является такая ободрительная мысль: «если вера, ради которой теперь я иду, угодна Богу, то Бог не допустит погибнуть мне». Прошло несколько мучительных минут борьбы жизни со страхом смерти, и волки отправились в сторону, вглубь степи»
С радостью о спасении от опасности и утешительной мыслью «об угодности Богу ее желания», Шарипа ускорила шаг и на четвертый день прибыла в Буконь. Но через полчаса прискакал ее шурин, посланный ее родными в погоню за ней и не догнавший ее только потому, что ехал тропой. Догони же он ее хотя в Букони на улице, Шарипа была бы увлечена посланным насильно, но она успела прийти в миссию.
Сначала посланный просил миссионеров, а потом начал требовать выдать ему Шарипу. В ответ на не возымевшие действия просьбы и требования шурина миссионеры ответили, что не имеют права отказывать в просьбе ищущим крещения. Тогда посланный обратился к ним с просьбой отпустить Шарипу в аул только на один день, по истечении которого он обещал доставить ее обратно. Однако и эта просьба не была выполнена. Убедившись в невозможности возвратить Шарипу в степь, посланный просил выдать ему записку о том, что Шарипа находится в Букони для принятия крещения, дабы успокоить ее родных тем, что Шарипа жива. Эта просьба была исполнена. Ввиду обстоятельств, предшествовавших ее крещению, ей дали имя Вера. В то же время крестился брат крестника Синьковского Василия, с успехом обучавшийся в Бийском миссионерском училище, Малкарбай, нареченный Нестором, женившийся на новокрещенной Евдокии (Айсары). Мать последней, к слову, была крайне опечалена, узнав о крещении своей дочери и печаль свою выражала в исцарапании до крови своего лица. Но через два-три дня чувство матери совершенно изменилось: она уже высказывала своей дочери радость, хваля ее за принятое крещение.
Василий, узнав о крещении своего брата, написал ему письмо, в котором выразил искреннюю радость и советовал ему склонять к этой вере и других своих соплеменников.
Брак новокрещенного казаха с казашкой в миссии был первым. Раньше двое крещенных женились на местных казачках. Один из них, по состоянию на 1886 год, жил с тестем, а другой - в собственной избе.
Синьковский писал, что крещение казахов, в особенности женщин, было сопряжено с большими препятствиями со стороны ближайшего казахского населения. Даже безродных казахских детей иногда силились вырвать из рук провожатого, ведущего в церковь для крещения:
«Мальчик, не имеющий у себя родителей, не признается иногда ближайшими его родными за своего, дабы избегнуть необходимости питать и одевать его, в чем нередко и сами они нуждаются; а потому мальчик иногда вынужден бывает питаться милостыней у русских. Но когда он заявляет о своем желании креститься, то является немало родных, до сего времени ему неведомых, с предложением содержать его, лишь бы только не допустить его до крещения. Если же такому предложению мальчик не доверяет, то родственники его, иногда даже и мнимые, прибегают к угрозам, а иногда и к насилию. Когда же крестится женщина замужняя, то бывший ее муж, с участием своих родных, не теряет надежды похитить свою жену, хотя бы уже и окрестившуюся, причем похищение принимает иногда характер какого-то разбойнического насилия»
В записках миссионера есть и такая история. Крестится одна замужняя казашка Залиха (Наталья). Муж ее Ниетпай, остается очень недоволен таким поступком своей жены. Он просит ее через посторонних не разводиться с ним, ради чего и он согласен креститься. Получив отказ, Ниетпай решается, по настоятельному совету своего брата, похитить Наталью. Но прежде всего надо предварительно узнать куда и в какое время Залиха уходит одна из дома своей крестной матери. Для выполнения сей цели лучше всего подходила женщина. Так, вскоре ее мать берется за это дело.
Еще накануне крещения Залихи, мать ее Мысыка просила допустить ее к свиданию со своей дочерью, высказывая мысль, что после совещания с дочерью, может быть, и сама она вместе с ней крестится. Миссионер рассказывал, что некоторые советовали ему согласиться на такое свидание, будучи руководимы предположительным добрым результатом свидания, но сам он на это не пошел, предложив матери повидаться с ее дочерью после крещения.
Ввиду пребывания родных Залихи в Букони миссионер должен был ускорить время крещения, после которого надлежащим образом начали сообщать новокрещенной христианское вероучение. Мать новокрещенной Натальи, часто посещая ее со дня крещения, слушала преподававшееся ее дочери вероучение с необыкновенным вниманием, выражая большое свое удовольствие, что она имеет возможность слышать о такой «хорошей» вере. «Ах, как жаль, что раньше я не слышала о такой вере», - говорила с умилением Мысыка, о чем с восторгом передавал сотрудник, читавший Наталье поучительные статьи о вере, присовокупив, что такого глубокого внимания к слушанию поучительных бесед он раньше ни в ком не видел. Если приходилось ему прерывать чтение для исполнения служебной обязанности, то Мысыка оставалась до его возвращения, изъявляя желание дослушать начатое чтение:
«На ее восторженные похвалы о христианской вере и сожаления, что она не была знакома с ней раньше, Мысыке было предложено принять эту веру, которая так по душе пришлась ей, и что потом она узнает еще много душеспасительного, киргизка ответила: «a вот я еще послушаю», и опять удивление, опять восторг, опять похвала дочери за принятие ей такой «превосходной» веры! Так продолжалось несколько дней. Можно ли было после всего этого заподозрить в слушательнице хотя малейшую неискренность в высказанном ей? Однако же, как потом оказалось, все это была ложь, все это был хитрый маневр, посредством, которого надо было выведать ей время и место куда ходит дочь ее одна, - маневр, характеризующий то мнимое простодушие киргизское, которое воспевается некоторыми туристами...»
Свое дело сделала Мысыка, как ей надо. Не успела, однажды Наталья почерпнуть воды из реки, как вдруг перед ней предстал ее муж со своим братом, с двумя оседланными лошадьми. Один из них бросился к Наталье и схватил ее, а другой хотел припасенным арканом связать ее и перебросить на лошадь. Еще одна-две минуты, и Наталью умчали бы в степь навсегда. Но в то время пришла за водой одна казачка. На ее крик Наталье, упавшей на землю с целью лишить удобства перебросить ее на лошадь, прибежали с ближайших домов казаки и новокрещенные, которые с большим усилием вырвали ее. Когда поселковым атаманом злоумышленники были арестованы, то они с решительностью заявили: «знайте, батюшка, что рано или поздно, а мы ее решим». Поселковым атаманом они были отправлены в Станичное правление, а последним - уездному начальнику.
Это нападение, совершенное с целью похищения, произвело в русских сенсацию. Синьковский писал в записках: «В русском поселении, среди белого дня, на глазах местных жителей, киргизы с яростью бросаются на беззащитную женщину, схватывают ее с целью умчать в степь, где прежде всего, позаботятся истребить зародыш, той веры, в которой она еще не успела укрепиться!». Миссионер писал, что и раньше были случаи похищения новокрещенных, но с недавнего времени обнаруживались похищения с угрозой лишить жизни за неудавшееся похищение. Он утверждал, что если не придавать никакого значения этой угрозе, то повторяющиеся факты похищений, сами по себе стоят того, чтобы на них было обращено должное внимание.
Некоторые, имея в виду горячий темперамент казахов, приписывали такие покушения их вспышке, не оставляющей после себя серьезных последствий. Однако как бы ни был короток их гнев, но последствием его было бесследное исчезновение нескольких новокрещенных. Кроме этого, у двух буконских казаков, приютивших у себя новокрещенных, были отогнаны лошади: у одного в 1885 году три, а у другого, у которого жила Наталья, одна.
В результате это сказывалось на настроении буконцев. Последние отказывались в принятии желающих креститься, а тем более в приюте у себя новокрещенных в качестве работников. А один казак (потерпевший потерю 3 лошадей), работник которого пожелал креститься, прямо заявил нам, что этого работника не будет держать у себя, если тот крестится. Для приюта же новокрещенных женщин представлялось столько затруднений, что Наталья была вынуждена отправиться работать в Кокпекты в качестве прислуги.
