Пользуясь летним временем, Аткинсон направился вдоль горного хребта далее к берегам Алакуля, намереваясь в заключение посетить Тарбагатайские горы, и потом вернуться в Аягуз. Во время этой поездки, с ним и с его семейством было много разных приключений, серьезных и не очень, причем ему пришлось вытерпеть много трудностей во время странствования по степи и в горах. Непроходимость горных дорог часто вынуждала путешественников спускаться в степи. Эти горы возвышались над окружающей равниной, представляя глубокие расселины, через которые с шумом и пеной вырывались быстрые потоки, изливавшиеся в озеро Балхаш, или терявшиеся в песке и соседних болотах. Поднявшись вверх по долине, сопровождавшей течение какой-нибудь речки до горных вершин, Аткинсон обычно спускался вниз, чтобы повторить то же самое со следующим потоком. Таким образом, ему удалось познакомиться с живописными окрестностями верхнего Саркенда и Лепси. Летом страшные грозы, нередко сопровождаемые яростными бурями, повторялись почти ежедневно. Однажды случилось, что непогода застигла путников в то самое время, когда они начали взбираться на крутой обрыв. Буря свирепствовала с такой силой, что казаки были вынуждены поддерживать супругу Аткинсона, потому что каждую минуту ее могло сорвать напором ветра и сбросить в пропасть.
Временами много беспокойства госпоже Аткинсон причиняли большие орлы. Она была в постоянном страх, что какая-нибудь из этих птиц похитит у нее маленького Тамчибулака. Потому, когда Аткинсону удалось подстрелить одного орла, сопровождавшего путников несколько дней, встревоженная мать немного успокоилась. В горной долине между обеими названными реками Аткинсон открыл неприметно лежавшее маленькое озеро, носившее название у казахов Джесиль- Куль. Он несколько раз пытался пробраться к берегу озера, но его попытки не удавалась. Наконец, отыскав местечко, где можно было пробраться без особых затруднений, Аткинсон спустился со своим казаком вниз, оставив жену и прочих спутников на берегу, в палатке, раскинутой близ живописного водопада. Госпожа Аткинсон была занята приведением в порядок гардероба своего мужа, и усердно трудилась с иголкой в руке. Маленький Тамчибулак играл возле нее в цветах. Взглянув вниз в долину, она, к своему ужасу, увидела, что казахи подозрительно окружили ее мужа и казака. Мужчины и женщины, вооруженные кольями, теснились вперед, с явным намерением использовать свое оружие. Не решаясь оставить ребенка одного на краю обрыва, встревоженная женщина не знала, что ей делать, но ясно видела необходимость подать какую-либо помощь безоружным. Другой казак и проводник-казах заметили это, схватили оружие и поспешили на выручку. Оказалось, что зачинщик-казах вообразил, что Аткинсон намеревался покуситься на неприкосновенность его владения. Когда ему объяснили задачу Аткинсона, то он и его товарищи успокоились, так что между ними тотчас водворились дружественные отношение, и Аткинсон уже мог беспрепятственно рисовать, сколько ему было угодно.
В степи путешественники больше всего страдали от мошек и нестерпимой жары. Мошки и комары целыми тучами держались близ воды и преследовали путешественников по ночам, несмотря ни на какие предосторожности. Лица и руки были настолько распухшими, что путешественников, нельзя было узнать. Что же касается температуры, преобладавшей в песчаных долинах, то она была просто невыносима и достигала в песке, по замечаниям супруги Аткинсона, до 55 и 60° по Реомюру. Однажды Аткинсон положил было свое ружье на землю и, взяв его потом спустя время за ствол, он в буквальном смысле слова обжегся, так что пузыри от ожога несколько дней не сходили с рук. Всякая одежда стала тягостью, но казахи объяснили путешественникам, что именно при такой температуре необходима одежда, чтобы защититься от зноя.
Со слов госпожи Аткинсон, судьба казахских женщин была очень тяжелой. Она была оскорблена тем, что казахи обращались к ней с таким же пренебрежением, как и к собственным женам, ставя ее немного выше только из-за того, что она искусно владела иглой и ножницами. По ее уверению, все тяжелые работы лежали на плечах жен, а мужчины чувствовали гораздо больше сострадания к своей собаке, нежели к жене. Негодование госпожи Аткинсон было столь сильно, что она не могла удержаться, чтобы не обнаружить его в довольно чувствительной для них форме. С этим намерением однажды она пригласила к себе несколько казахских жен и девушек. Она приказала угощать их чаем, мясом и прочим, между тем как их мужьям не велено было ничего подавать, так что последние, поняв намерение леди, ворча и ругаясь, удалились. Впрочем, этот вопрос не вовсе не представлял тех неблагоприятных сторон, как думает госпожа Аткинсон. Конечно, привыкнув видеть на родине, что женщинам оказывается особенное уважение, она не могла не удивляться обращению казахов с женщинами. Например, она рассказывает, как о чем-то необыкновенном, об обычае, когда жены помогали своим мужьям садиться верхом на лошадь. Между тем, она, по всей вероятности, находит в то же время совершенно естественным, чтобы кавалер оказывал ту же услугу даме. Даже супружеские отношения вовсе не представляются в том резком свете, как это может показаться при первом взгляде. Среди казахских женщин встречались сильные, мощные натуры, красота же и другие преимущества в степи измерялись иначе, нежели в Санкт-Петербурге или Лондоне. Например, одна из дочерей султана Бека, с которой госпожа Аткинсон сблизилась, была настоящей амазонкой и могла управлять самыми дикими скакунами, садясь на них по-мужски. При этом она отличалась такой силой мускулов, что всякий лондонский лев позавидовал бы ей. Она, например, в шутку, ставила своего двоюродного брата, здоровенького мальчика двух или трех лет, на раскрытую ладонь, и держала его таким образом, вытянув руку.
Во время посещения Аткинсоном султана Зука, последний рассказал об одном событии из своей молодости, которое проливает свет на характер кочевников, показывая, что они не только не чужды нежных ощущений любви, но даже часто рисковали жизнью, чтобы выполнить данное слово. Правда, бывали случаи, что здоровых девушек, лет двадцати или тридцати выдавали замуж за мальчиков 13 или 14 лет, но этого нельзя было объяснить так, как это было принято в России или Англии. Подобные браки, как писал Аткинсон, были только с юношами-сиротами, которым родственники старались дать степенных жен, чтобы те, до поры до времени, могли ими руководить. Когда такие юноши подрастали, то они имели полную свободу выбрать себе другую жену, если были в состоянии уплатить назначенный за нее калым.
Что касается калыма, то значение его во всех любовных или брачных историях кочевников было важным. Иногда его роль была такой, какую в европейских романах играли жестокосердые тести или дяди, но скорее можно было приписать ему значение страховой или вдовьей премий для жены казаха. Дело в том, что отец девушки, дав свое согласие на ее брак с человеком, объявлял ему, что он должен представить ему за дочь столько-то верблюдов, лошадей, овец и прочего. В глазах европейца этот обычай походил на то, будто отец продавал дочь будущему мужу. Но казах, со своей стороны, удивился бы европейскому обычаю, видя, что отцу стоит так много денег, чтобы избавиться от своей дочери. Эти стада и составляли калым, и сохранялись в доме отца девушки на случай если она разведется с мужем или он отправит ее назад. Таким образом, ее ставили гораздо благоприятнее европейских жен. Размеры калыма обычно увеличивался пропорционально званию невесты, и подобно тому, как европейский бедный ремесленник не осмелится предложить руку какой-нибудь княжне, точно также и у казахов бедняк не дерзнет свататься за султанскую дочь. За подобную дерзость он мог бы подвергнуться наказанию от ее собственных рук. При назначении калыма отец девушки обычно принимал в соображение свое собственное значение, число своих предков, количество своих стад и слуг, свое влияние на население и т.п. Все эти обстоятельства давали повод отцу невесты увеличить калым до огромных размеров.
Итак, отец султана Зука был знаменитым султаном Тимуром, самым богатым из султанов Старшего жуза, которого все страшились. Его бесчисленные стада паслись у подножье хребта Алатау и его влияние простиралось даже на племена, принадлежавшие к Среднему жузу. К югу от него пребывал равный ему по могуществу и знатности предков сосед, киргизский султан Джан-Джир-Хан, который в случае необходимости был в состоянии вместе со своими союзниками выставить до 40 000 всадников. Следует заметить, что киргизы жили южнее Или, а на лето перекочевывали в горы Мүстау, простиравшиеся к югу. Зимние кочевья обоих султанов стояли друг от друга в трех днях пути. Могущественные султаны тщательно избегали поводов к ссоре, считая друг друга слишком опасными врагами. Другими словами они действовали по тому же правилу, как и волки, которые не трогали друг друга до тех пор, пока была другая добыча. Таким образом, не трогая друг друга, оба султана постоянно беспокоили своих соседей, угоняли их стада, уводили женщин и детей и хозяйничали так, что земли вокруг их владений на расстоянии нескольких дней пути во все стороны были опустошены.
Султан Тимур мог по пальцам пересчитать всех своих предков до знаменитого Чингис-Хана, но и неприятель его, Джан-Джир-Хан, не уступал ему в этом. У первого единственным наследником всех его почестей и великолепие был его единственный сын Зук. Зук был видным молодцем и во всех отношениях не уступал своему достойному родителю. Он успел отличиться в бесчисленных барантах своей отчаянной храбростью. Заехав как-то раз к султану киргизов, он случайно увидел его дочь Ай-Ханым, которая представляла собой идеал женщины. Превосходно умея ездить верхом, она ловко укрощала самых диких коней, владела копьем и топором и в особенно любила охотиться с соколами. Зук тоже пришелся ей по вкусу, и они вскоре влюбились. О намерении посвататься за дочь соседнего султана Зук объявил отцу, который ничего против этого не возразил, и согласился отправить несколько почетных старшин к султану Джан-Джир-Хану для торжественного сватовства его дочери. Киргиз был очень доволен этим предложением, дал свое согласие, и благополучию молодых, казалось, ничто более не препятствовало. Все было в порядке, за исключением вопроса о калыме.
Что касается отношений между молодыми людьми, то они были вовсе не так легки и удобны, ибо при кочевом образе жизни нельзя было знать, в расстоянии скольких дней пути правее или левее, ближе или дальше находится аул. Поэтому если Зуку захотелось навестить свою невесту, то это было предприятием довольно опасным.
Намереваясь однажды повидаться со своей нареченной, Зук выбрал в спутники восьмерых самых закадычных и отважных товарищей. Кроме лошадей, на которых всадники ехали, у каждого из них было по свободной лошади для перемены, так как предстояло быть в дороге шесть дней. Путь пролегал через обширную гористую страну, где было множество разных разбойников. Известно, что область по берегам реки Или служила китайцам местом ссылки их преступников. Многие из них убегали из мест, назначенных им для пребывания. К ним обычно присоединялись всякие из казаков, калмыков и других народов. Так, под предводительством отчаянных и смышленых людей, составлялись шайки, которые своими разбоями наводили ужас на всю степь. Избрав себе местом убежища недоступные ущелья и овраги, шайки рассылали соглядатаев, и хозяйничали на свободе. Особенно они любили караулить караванные пути, где часто можно было поживиться за счет проезжих купцов, или же следовали за перекочевывающими аулами, стараясь в дороге отбить несколько голов рогатого скота или лошадей. Оттого кочевник постоянно был настороже. Спасение его жизни или имущества во время переездов часто зависело от бдительности его собак или от скорости лошади. Попадись какой-нибудь чужеземец один или с немногими спутниками в местности, где рыскали грабители, последние устраивали облаву. Они гнались по их следам в течение нескольких дней, пока не захватывали лошадей с хозяевами, которых потом продавали в неволю. Предполагая возможность такого столкновения с ними, Зук и его спутники вооружились боевыми топорами. Первый переезд привел их к берегу Или. Здесь было решено заночевать. Наутро всадникам собрались переправиться вплавь через широкий и глубокий поток, для чего они разделись, связали платье в узел, и прикрепили его к своим головам. Переправившись на другой берег, они миновали широкую полосу кустарника и направились к горам.
Около полудня они достигли горного ущелья, близ которого были видны следы лошадей. Кроме того, дальше виднелся поднимавшийся кверху дым. Всадники остановились, двое из них слезли с коней и под защитой близлежащих скал прокрались к выдававшемуся вперед утесу, откуда можно было заглянуть в долину. Местность, на которой Зук хотел расположиться на ночлег, была покрыта травой и изобиловала водой и лесом, годным для топлива. Но место это было занято расположившейся там сотней вооруженных людей. Одни из них сидели перед раскинутыми палатками, другие заняты лошадьми, а прочиe жарили еду у разведенных огней. Не было сомнений, что Зук с товарищами натолкнулся на грабителей. Пока передовые выглядывали, что происходило в лагере, они увидели, что прискакали два всадника, и что при появлении их все пришли в движение. Новоприбывшие указывали товарищам на убежище чужеземцев. Ясно было, что последние были открыты, и что им предстояло спасаться от погони. Казахи поспешно повернули назад, и, отъехав немного по прежней дороге, свернули на боковую тропинку, которая вела в возвышенную часть горной страны. Пока было светло, они продолжали ехать вперед, часто меняя лошадей. Когда наступила темнота, было решено остановиться на ночь. В закрытом со всех сторон ущелье развели огонь, и попеременно караулили не только против разбойников, но и против тигров, которые нередко там попадались. Незадолго перед тем, одному из спутников Зука едва удалось избавиться от когтей этого страшного зверя. В то время, когда он с двумя лошадьми проезжал через чащу камыша, растущего по краю одного болота, тигр одним скачком очутился близ лошади, на которой тот сидел. Последний успел перескочить на другую лошадь, оставив в когтях тигра часть своей одежды и отдав ему в жертву первую лошадь.
Ночь прошла без особых тревог, а едва стало рассветать, спутники пустились далее. Их тревожило опасение, что разбойники успели предупредить соседние шайки о встрече с ними, и что те уже преградили им дорогу. Впрочем, дневной переезд был благополучен, а ночью через каждые два часа сменялись караульные. Но среди ночи лошади забеспокоились. Их фырканье предполагало, что поблизости находились другие лошади. Действительно, наутро пустившись в путь, всадники увидели близ горного прохода следы копыт. Можно было различить, что ночью были привязаны две лошади, хозяева которых прокрадывались до лагеря Зука. Из предосторожности один казах поехал вперед, прочиe следовали за ним, а все свободные лошади были поручены одному из них. При первом повороте к ущелью, передовой подал знак, что видны неприятели, и Зук бросился вперед к тому месту, где стояли четверо всадников, загородивших дорогу. Последние, увидев чужих людей, поскакали к ним навстречу. Но в то же время из бокового ущелья показалась многочисленная толпа вооруженных всадников. Нельзя было терять время. Крикнув своим товарищам, Зук взмахнул боевым топором и нанес первому такой страшный удар по голове, что не только поразил всадника, но свалил его лошадь. Двое других мгновенно пали под ударами товарищей Зука, а четвертый с трудом спасся в боковое ущелье. Таким образом, Зук проложил себе дорогу. Разбойники с криком и угрозами бросились вслед за ними, но убедившись, что у товарищей Зука кони быстрее, прекратили погоню.
К вечеру шестого дня, Зук достиг аула своей невесты, и встречен был там самым дружественным образом. Проведя там неделю, он пустился в обратный путь, но уже по окольной дороге, пролегавшей на восток. Дорога эта была на два дня езды длиннее, но безопаснее.
Наконец, для переговоров на счет калыма султан Тимур отправил к Джан-Джир-Хану посольство во главе с муллой. Впрочем, он был того мнения, что не могло быть речи о калыме, так как для дочери хана было слишком много чести, что за нее посватался Зук, будущий повелитель Старшего жуза. Исчислив всю родословную юного султана, его превосходные добродетели и качества, могущество, влияние и богатство его отца, посольство дало ясно понять, что в этом случае честь оказывается невесте, и что о калыме следует упомянуть только для соблюдения обычая. Выслушав все спокойно, Джан-Джир-Хан объявил, что он хочет подумать. На следующий день он отправил к посланцам своих уполномоченных, муллу и некоторых старшин, с ответом. Длинной родословной Тимура противопоставлена была такая же родословная хана, исчислены были любезность, красота и прочие преимущества невесты, могущество, влияние и богатство хана. В заключение было объявлено, что, так как уже многие могущественные и знатные женихи сватались за дочь хана и предлагали большой калым, то хан был согласен назначить только половину того, что предлагали последние. Джан-Джир-Хан требовал только 200 верблюдов, 3 000 лошадей, 5 000 голов рогатого скота и 10 000 голов овец.
Это объявление сильно смутило посольство султана, так как требование очень походило на оскорбление. Поэтому, сделав несколько тщетных попыток сбить требование хана, посольство отправилось назад. Ответ Джан-Джир-Хана привел в негодование Тимура и его советников. Наиболее воинственные из них предлагали соединиться с разбойниками, рыскающими в горах, и общими силами напасть на хана. Но против этого было возражение, что у последнего было многих союзников в этих шайках, которые могли выдать ему весь план, и тогда он успел бы приготовиться к отпору. Таким образом, вопрос оставался нерешенным. Юный Зук навещал свою возлюбленную не только зимой, но и весной, даже, когда переправа через реки была опасна для жизни. Отцу возлюбленной он привозил разные поклоны, и уверял его, что султан намерен приехать к нему сам, чтобы устроить дело на счет калыма. Но молодая девушка сообщила своему возлюбленному, что между тем ее уже сговорили за хана Бадакшанского, обещавшего прислать калым, и что когда их аул перейдет на летние пастбища в горах Мустау, то ее отошлют к хану. Несмотря на то, она уверяла Зука в своей неизменной верности и в готовности следовать за ним.
Похищение дочери султана было делом нелегким. Беглецов тотчас бы спохватились, и тогда за ними погналось бы несколько сотен человек, так что успех в этом деле был очень сомнителен. Больше всего в этом случае могло зависеть от быстроты и выносливости лошадей, от знакомства с горными дорогами и проходами, и от уменья пользоваться речными переправами, а в крайнем случае много могла значить телесная сила и уменье владеть секирой. Влюбленным было хорошо известно, что они только тогда могли рассчитывать на удачный исход, когда аул будет находиться на летних пастбищах в Мустау, а до того времени надо было терпеть. Зная, что старик Тимур не согласится на подобное, Зук решился не говорить о своем замысле никому из своих. Когда же условленная пора наступила, Зук объявил, что он отправляется охотиться на диких лошадей, - занятие, которое составляло для него обычное летнее развлечение. Несколько из его товарищей присоединились к нему, чтобы тоже позабавиться охотой. Этот род охоты требовал значительного напряжения, так как дикие лошади отличались быстротой, чуткостью и особенной осторожностью. Найдя табун лошадей, охотники старались найти проход в соседних горах, через который лошади обычно спасались. Здесь некоторые из них оставались в засаде, а прочие окружали лошадей и гнали их к горам. Если удавалось загнать лошадей в проход, то им преграждали дорогу во все стороны, и охотники бросались на лошадей.
Проведя несколько дней на охоте, Зук отстал от товарищей, намереваясь заняться приведением в исполнение задуманного им плана. Проведя несколько дней в напрасных поисках в долинах Мустау, Зук наткнулся на пастухов, от которых узнал, где находились стада Джан-Джира. Когда он прибыл в аул последнего, то узнал, что ни отца его возлюбленной, ни его главных советников не было в ауле, и что их ожидали только на следующий день. Обстоятельство это было выгодно для влюбленных. Так они имели возможность условиться на счет принятия мер, необходимых для побега. Чтобы иметь надежду на успешный исход замысла, Ай-Ханым необходимо было добыть любимую кобылу ее отца, лучшую лошадь из его табунов. Лошадь эта на ночь всегда привязывали возле палатки Джан-Джир-Хана, между злых собак. Через несколько дней аулу предстояло перейти на другие пастбища, куда должны были привести калым, после чего Ай-Ханым следовало передать ее жениху. Влюбленные решили бежать в день, назначенный для перекочевки. В подобных случаях, дочери султана обычно давали знаменитую кобылу, и притом все население было так занято приготовлениями к переезду и присмотром за стадами, что некому было наблюдать за влюбленными. Хан вернулся и, поздоровавшись дружелюбно с Зуком, пригласил его сопровождать его к новым местам. Последние дни перед кочевкой Ай-Ханым была занята охотой в сопровождении Зука и некоторых казахов, причем обычно ездила охотиться с соколом на водяных птиц, которые в огромном количестве водились близ озера, расположенного в горах. Когда наступил день перекочевки и все были заняты сборами и присмотром за стадами, Ай-Ханым объявила, что еще раз отправится на птичью охоту с соколом. Влюбленная пара направилась к озеру, и когда аул ушел, Ай-Ханым навсегда выпустила сокола на волю. Теперь им предстояло совершить переезд в течение недели, через разные горные хребты, доступные только в немногих пунктах, и через несколько рек, удобных для переправы только в известных местах.
Хотя Зук и расспросил пастухов о дорогах, ведущих через горы, причем ему и был указан один горный проход, который значительно сокращал им дорогу, но Ай-Ханым, обычно столь отважная, на этот раз решительно отказалась следовать за ним по этому проходу. Она утверждала, что за несколько лет перед тем семеро из их аула пытались пробраться по этому проходу, но четверо из них, вместе со своими лошадьми, оборвались в пропасть, и только трое спустились вниз еле живыми. Таким образом, Зук выбрал окольную дорогу, и готовился, что погоня может опередить их и заградить им дорогу, так как киргизам ближе была известна эта местность.
Первый день прошел для беглецов благополучно, и о погоне не было ничего слышно. Под вечер беглецы остановились, развели огонь и немного отдохнули. На второй день взобрались на горный кряж, который могли осилить только их превосходные лошади. Им пришлось карабкаться с утеса на утес до верхнего гребня, заваленного осколками разной величины. Оглянувшись назад, они увидели большую толпу всадников, гнавшихся по их пятам. Было видно, как толпа разделилась на две партии, из которых одна продолжала ехать прямо, а другая повернула в сторону, чтобы преградить беглецам дорогу в другом месте. Выше над ними в долине виднелись еще другие отряды всадников, так что не было сомнений, что погоня многочисленна. Беглецы знали, что Джан-Джир-Хан не пожалеет ни лошадей, ни людей, чтобы вернуть дочь, и что Зуку грозит плен или смерть. Взобравшись на крутую тропинку, влюбленные опередили погоню. Ночью им удалось немного отдохнуть в скрытой боковой долине. Но едва начало рассветать, как беглецы пустились далее: вновь пришлось карабкаться по скалам и переплывать реки, пока наконец Зук к вечеру не выбрался в местность, которая ему знакома. Приближаясь на следующее утро к одному горному проходу, беглецы увидели недалеко от этого пункта поднимавшийся дым от огней. Едва успели рассмотреть толпу из двадцати всадников, как тотчас удостоверились, что они узнаны и что всадники бросились догонять их. Началась бешеная скачка наперегонки, чтобы прежде поспеть к въезду в проход. Но тут беглецам оказали услугу их превосходные лошади.
Пропустив вперед возлюбленную, Зук бросился на одного из всадников. Засвистел топор и конь врага полетел вместе с всадником в пропасть. Второй казах инстинктивно сдержал лошадь и тем спасся от его участи. Толпа всадников продолжила преследование, но не могла догнать беглецов.
Когда беглецы выбрались на открытую поляну, то преследователи остановились, чтобы напоить и покормить своих коней. То же самое сделал Зук, и обе враждебные партии остановились на берегу одного и того же ручья, в расстоянии четверти часа пути друг от друга.
Влюбленная пара поднялась первая. За ними вновь последовали всадники Джан-Джира. Спустя время преследователи разделились, чтобы опередить их по окольной дороге. На это Зук переменил направление. Ночь наступила, но ни одна из партий не решалась отдыхать. Временами Зук останавливался и прикладывался ухом к земле, но слыша постоянно конский топот, он тоже продолжал скакать вперед. Через несколько миль предстояло опять пробираться горным проходом. Разбойники употребляли всевозможные усилия, чтобы опередить их. Наконец, темнота и утомление принудили беглецов остановиться. Им необходимо было поберечь силы лошадей, ибо еще предстояло провести несколько дней в дороге. После кратковременного ночного отдыха, оба сидели уже на конях: издали виднелся дымок, поднимавшийся от огней преследователей, а за ним, в солнечном сиянии блистали зеркальная поверхность Балхаша и Или. Там была родина Зука, и всякая опасность для него там кончалась. Приблизившись к проходу и вступив в довольно узкое ущелье, они увидели внизу неприятельский отряд, расположившийся во всю ширину дороги, и приготовившийся встретить их. Но в то же время позади их послышалась другая погоня. Всякое отступление было им преграждено. Предстояло выбирать между постыдным пленом и отчаянным боем насмерть. Зук быстро сообщил спутнице свой план. Она должна была прямо править в середину вражеской линии, а потом мгновенно обогнуть сбоку. Попытка удалась. Несколько всадников, воображая, что она хочет пробиться в середине, кинулись со своих мест вперед, чтобы схватить ее сбоку, но вместо того, подскакав к ним на несколько шагов, она мгновенно повернула в сторону, и ускользнула.
Предводитель вражеских всадников кинулся на встречу к Зуку, крича ему остановиться, но вместо ответа получил удар, разрубивший ему грудь. Следующие за ним отшатнулись в сторону, и герой, пробившись через ряды врагов, помчался вслед за возлюбленной. Но уже за ней гнался другой предводитель отряда преследователей на превосходном коне. Зук закричал ему, чтобы он воротился, если не боится судьбы товарища. Увидев окровавленную лошадь последнего, предводитель этот остановился.
Смерть предводителя поразила и смутила весь отряд, и пока преследователи вновь устроились и решили, что делать, беглецы скрылись уже окончательно. К вечеру беглецы переправились через Или и расположились провести ночь под покровом лесной чащи на родной земле.
Пустив лошадей на траву стреноженными, Зук отправился за лесом, чтобы развести на ночь костер. Его невеста отошла немного в сторону, чтобы в уединении совершить вечернюю молитву, как она делала каждую ночь. Вдруг Зук слышит пронзительный крик, хватает свое оружие и кидается в сторону, куда пошла Ай-Ханым. Зук находит ее верхнее платье, видит капли крови и следы огромного тигра. Застигнув несчастную за молитвой, тигр растерзал ее и утащил в кусты. Зук шел по следам, пока темнота сделала это невозможным. Наутро он продолжил поиски, причем нашел только разбросанные окровавленные куски одежды. Следы кончались в чаще камыша, на берегу Или, через которую хищное животное уплыло в свое логовище. Таким образом, несчастному Зуку не осталось ничего более, как покориться судьбе и отправиться домой.
Непосредственным следствием этого похищение была ожесточенная вражда между киргизами и казахами Старшего жуза. Начался с обеих сторон ряд грабежей. Во время одной из своих поездок к озеру Алакулю, Аткинсон встретил казахов, возвращавшихся после удачного наезда. Казахам удалось захватить 2 000 лошадей, 400 верблюдов и множество другого скота, кроме того много взрослых мужчин, женщин и детей. Разумеется, из числа нападавших тоже несколько человек пало, и между тем, как большинство веселилось и пировало, из некоторых юрт, где лежали убитые, неслись жалобные вопли. Султан каждого жуза обычно имел своего купца, который сбывал ему продажные статьи преимущественно на юг.
В окрестностях Алакуля, общество живописца тревожилось из-за грабителей. Однажды его казаки даже отбили у одной из шаек похищенного верблюда, и возвратили его собственнику. Вместе с тем поездка доставила Аткинсону возможность познакомиться с местностью, изобиловавшей разными живописными красотами. Ему удалось срисовать при этом случае не менее 190 видов. На одном из этих видов представлена боковая долина реки Аксу в горах Актау, с водопадом Гильдер-Агар-Аги, прославившейся казахов своей красотой и грандиозностью. Аткинсон с большими усилиями пробрался вверх по этой долине, прежде чем он достаточно приблизился к великолепной сцене. Вода низвергалась вниз в виде огромного рукава на глубину 800 футов, превращаясь большей частью в пыль и потом уже, в виде пены, собиралась в горный котел, откуда падала в черную пропасть.
Госпожа Аткинсон и маленький Тамчибулак тоже не имели недостатка в удовольствиях. Многие горные долины представляли собой настоящие цветники, наполненные анемонием, скороспельными и альпийскими розами. От одного казахского султана маленький англичанин получил в подарок молодого оленя, такого же ручного, как и ягненок, который спал в палатке подле ребенка. К сожалению, красивое животное не перенесло степного зноя, и издохло на одном переезде.
Во время этих постоянных переездов Аткинсон приблизился со своим семейством к китайскому пограничному посту, в нескольких часах езды от Чугучака. Аткинсону сильно хотелось посмотреть на этот город, о чем он и объявил китайскому офицеру. Но на это ему было отвечено, что прежде он должен отправить гонца в Пекин, и спросить позволение у императора. Подобная процедура показалась Аткинсону слишком продолжительной, и он удовлетворился тем, что напился чаю у пограничных китайских офицеров и провел несколько часов в беседе с ними. Офицеры много забавлялись маленьким англичанином и при расставании подарили путешественникам муку, которую госпожа Аткинсон употребила на похлебку для своего маленького принца.
Немного времени прошло с тех пор, как Аткинсон посещал области, расположенные по системам озер Иси-куля и Ала-куля, а многое там изменилось. Копал стал с тех пор значительным городком, а на берегу Или возникла русская крепость Верный. В Кульдже, на берегу Или, жил русский консул для ограждения интересов русских купцов. Из Верного русский ученый Семенов предпринял в 1856 году поездку с научной целью в Кульджу, и сделанные им во время этого путешествие наблюдения были вскоре опубликованы. На границе Семенов был остановлен маньчжурским офицером, который, узнав о невысоком чине русского путешественника, обошелся с ним сначала очень непочтительно. Например, Семенову подана была скамейка такая узенькая, что на ней невозможности было сидеть. Потом маньчжур предложил ему полусгнившее яблоко, между тем, как сам в то же время взял другой прекрасный плод. Но когда Семенов предложил надменному китайцу несколько сигар, то отношение их стало дружественнее.
Переправившись через бурную речку Узюк, Семенов через несколько дней езды достиг небольшого города Хоргоса. Здесь удивление русского путешественника возбудили окружавшие город сады. Множество яблонь, абрикосовых, персиковых и лимонных дерев виднелись в этих садах. Но тем неприятнее показался ему вид города и его население. Тамошний рынок походил на навозную кучу, и пока Семенов делал закупки на базаре, он вынужден был защищаться хлыстом от навязчивости дерзкой молодцев, старавшихся стянуть у него пожитки. По ту сторону города простирались обширные поля проса, пшеницы и мака. Но через несколько часов дорога опять уже пошла по пустыне, где путешественникам во время ночлега пришлось испытать сильный страх по случаю водившихся там ядовитых насекомых. Среди последних особенно известен был особый вид черного паука (каракурт). Паук этот, как рассказывали, нападает на людей преимущественно по ночам, во время сна, и укус его причиняет продолжительные и ужасные страдания, сопровождаемые нередко смертными случаями. Хотя своевременное употребление рожков значительно ослабляло действие яда, но так как паук нападает обычно по ночам, и укус в начале был не очень болезненным, то редко представлялась возможность прибегнуть вовремя к помощи лечения. Китайцев, говорили, предохраняет от этих пауков их нечистоплотность.
О приближении своему к главному городу провинции путешественники догадались по куче гниющего скота, валявшегося вокруг. Русская фактория Кульджа, во время посещение ее Семеновым, состояла, кроме жилых строений, еще из магазинов, и была окружена каменной стеной, с гарнизоном из 15 казаков. Здание фактории находились не в блистательном состоянии. Дом консула, выстроенный подле самого Или, угрожал каждую минуту падением, так как река подмыла основание дома. Настоящих русских в то время ездило мало в Кульджу. Большая часть русских торговцев там были казахи и татары из Копальска, Семипалатинска и Петропавловска, а также казахи Среднего жуза.
Что касается самого города Кульджи, то он состоял из собственного города и из крепости, куда русским не дозволено было вступать. В крепости жил правитель провинции и 6 000 маньчжурских семей. Крепость была окружена каменной стеной, и с каждой стороны имела по девять контрфорсов. Прежде гарнизон получал из Пекина жалованье, одежду и весь провиант, а также табак, водку и т.д., но с тех пор, как внимание императорского китайского правительства было поглощено восстанием тайпингов, высылка помощи прекратилась, и гарнизон находился в стесненном положении. В городе жили китайцы, солоны (калмыки), туркестанцы и ташкентцы. Число всех жителей простиралось до 80 000, среди которых, говорили, находилась небольшая христианская община. Улицы в городе были узки и кривы и в высшей степени грязны и вонючи. Несмотря на это, Кульджа была важнейшим пунктом на тысячу верст в окружности.
Путешественник сопровождал также полковника Хоментовского в страны, лежащие к югу от Иси-Куля. Последствием этих исследований было занятие русскими войсками в 1857 года крепости, которую султан Тавчубек при помощи своих коканских союзников возвел в неприступной местности. В 1860 году русскими офицерами были составлены уже карты важнейших пунктов области, причем, по произведенным измерениям, оказалось, что снежные вершины достигали там 15 000 футов.
Особенное содействие русским, во время их столкновений с казахами Старшего жуза, оказывали киргизы, находившиеся с последними в баранте. Киргизы, населявшие горные склоны Тянь-Шаня, были известны у соседних народов под наименованием бурутов, и разделялись на племена: Когу, Сари-Багадки и Сульту. Отличаясь храбростью, они сохранили первоначальную грубость и простоту нравов, даже их султаны одевались очень просто. Испытав прежде сильные притеснение от соседей, они вознамерились свергнуть с себя тяжкое иго, но потом вынуждены были признать подданство России.
