Землевладение по Ишиму и Тоболу

Очерк землевладения 

Край, занятый теперь тремя округами, был заселен с незапамятных времен, почти сразу же после побед Ермака, когда в открытые этими победами ворота Сибири двинулась могучая волна русских людей. Из каких элементов состояла эта масса? Существует мнение, что предки сибиряков были «штрафные людишки» Московского царства, причем совершенно неосновательно смешиваются в одну кучу жители городов и деревень. Не трудно показать всю ошибочность такого взгляда. В самом деле, если обитатели сибирских городов не могут похвастаться своими предками, пришедшими с бубновыми тузами на спинах, то происхождение крестьян сибирских иное.

И в настоящее время существует ссылка в огромных размерах всего, что стало негодным для России, и этот сброд наполняет Сибирь от Урала до Тихого океана, но весь этот люд не оседает по деревням. Развращенные до мозга костей, привыкшие к легкой наживе, с органическим отвращением к труду, посельщики ютятся по городам, всеми средствами отделываясь от деревни. Да и деревня их не выносит. Относясь спокойно к тем исключительным посельщикам, которые, по приходе в Сибирь, принимаются за землю, крестьяне беспощадно гонят прочь всю остальную массу «хвосторезов». Борьба между коренными сибиряками и посельщиками идет не на жизнь, а на смерть. Самое это слово - «хвосторез» показывает, насколько беспощадны взаимные отношения между двумя сторонами: посельщик, которому не удалась кража крестьянской лошади, всегда, из-за одной злобы, отрежет с корнем у ней хвост.

Каковы теперь отношения между крестьянами и посельщиками, такие же отношения существовали и тогда между людьми труда и вольницей. Вольница могла и умела воевать, драться, грабить, но на труд она была не способна. Колонизировали край черносошные, крепостные, монастырские крестьяне, бежавшие с родины от притеснений и голода. Правда, они были беглецы, но бежали они не от труда, а от московской волокиты, от воеводского кормления и других жестокостей. И шли они в открывшийся край не за легкою наживой, а ради упорной работы среди бесконечного простора. Это были людишки Московского царства, но закаленные в труде, энергичные, свободолюбивые. Они шли за вольницей или даже вместе с ней, но, облюбовав места новой страны, прочно садились на них, в то время, как вольница, состоявшая поголовно из «штрафного» элемента, разнузданная, с органическим отвращением к труду, двигалась дальше в глубь Сибири, дралась, грабила, убивала инородцев, и сама погибала.

Колонизаторы Сибири, по самому своему характеру, не имели ничего общего с вольницей, завоевывавшей страну, люди труда, они были прямою противоположностью людям легкой наживы. Такое же коренное разделение существовало между этими двумя группами и в последующие времена. Одни из выходцев России устраиваются по городам, воруя, нищенствуя или занимаясь ремеслом – таких подавляющее большинство, другие - ничтожное меньшинство - садятся на земельные наделы, увеличивая собою деревенское народонаселение. Так заселялись сибирские страны.

Единственную точку соприкосновения обеих групп составляла всегдашняя боевая готовность отстаивать с оружием в руках занятые земли. Сибирским крестьянам пришлось сесть не на умиротворенных местах, а в чужой стране, населенной храбрыми инородцами, которые долго не могли забыть, что они хозяева земли. Шаг за шагом крестьянам приходилось отражать набеги инородцев, отстаивать занятые леса и степи и нападать, чтобы захватить в окрестностях новые земли. И чем храбрее были инородцы, тем труднее доставалась крестьянам их земля, на которой они проливали не один пот, но и кровь.

В описываемых трех округах борьба шла с киргизами. Дикие, ловкие и храбрые, киргизы чуть не до последнего времени отстаивали свои права хозяев; еще в сороковых годах нашего столетия происходили кровавые стычки между крестьянами и киргизами, которые, впрочем, уже перешли в оборонительное положение. Их главные нападения были направлены на скот, который они то и дело угоняли у крестьян. Здешние старожилы ярко рисуют эту борьбу изо дня в день. Большинство крестьян имело винтовки, только бедные крестьяне не были вооружены. Крестьяне всегда выезжали в поле с оружием, совершался ли сенокос, жнитво или пахота. При этом старались по возможности выезжать на работы толпами; у одиночек то и дело отнимали киргизы лошадей, нередко убивая их самих. В Курганском округе по реке Тобол во многих деревнях вам покажут места, где происходили сражения с киргизами, кочевавшими на одной из сторон реки. «Кыргызы!» - это был боевой клич. Моментально собиралась вся деревня и гналась за шайкой киргизов, угонявших стада коров. Встречались возле реки и начиналась резня. Успевшие броситься вплавь через реку киргизы спасались, но остальных крестьяне убивали, бросая трупы с кручи берега в реку. Иногда приходилось, наоборот, плохо крестьянам, в особенности, когда крестьяне стояли на одном берегу, а киргизы на другом; удачные выстрелы киргизов много клали наповал мужиков.

Кроме киргизов, крестьяне имели против себя и суровую природу: дремучие леса, болота. И здесь шла борьба, только более постоянная и тяжелая. Берега рек и озер были покрыты были непроницаемыми дубровами и, прежде чем селиться, колонисты должны были очищать леса, бороться с волками и медведями, пролагать дороги сквозь заросли и пр.

Под такими влияниями и соответственно им установились формы землевладения. Русские люди принесли с собой общинные порядки, но здесь, в новой стране, эти порядки подверглись сильному видоизменению. Без сомнения, начало земледельческих работ возникало вблизи поселения; к этому вынуждали киргизы, звери, леса; без сомнения, также, что борьба с этими условиями новой страны сначала велась сообща. Поэтому известное регулирование прав на эту землю, добытую целою общиной, началось тотчас же, как только основалось поселение, - регулирование, производилось на обширных началах. Не было податей, воевод и других проявлений государственной власти, под давлением которой, по мнению некоторых, держалась община, но община возникла необходимым и естественным образом, благодаря не столько преданию, вынесенному из России, сколько общей борьбе с грозными условиями новой страны, где отдельная личность погибла бы.

Но колонисты не могли ограничиться только землями, лежащими вблизи деревень; бесконечный простор окружающей природы манил их дальше, особенно энергичных и бесстрашных людей. Они оставляли позади себя более робких и менее сильных, а сами удалялись в поисках за пахотой, сенокосами и лесами далеко от деревень и захватывали облюбованные участки. Община не завидовала этим смельчакам, оставляя на их страх их предприятия; не могла она иметь и притязаний на эти участки, захваченные смельчаками. Последние владели участками, как хотели и сколько могли, не встречая ни малейшего контроля со стороны своих односельчан, у которых не было не только повода, но и желания вмешиваться в эти рискованные захваты земель.

Так возник приблизительно индивидуализм сибирских крестьян и таким образом освящено было право захвата.

Впоследствии, когда опасность от набегов киргизов прошла, когда можно было работать за десятки верст от деревни без всякого риска, право захвата, уже освященное, перешло и на те земли, которые находились недалеко от деревень, но которые община почему-либо не включила в мирскую собственность. Завладевшие ими также не встретили возражения со стороны целой общины. Могли происходить ссоры между отдельными лицами, но общество не вмешивалось в эти споры, признавая неотъемлемое право каждого брать всякую землю, которою не владел другой, и только в последнем случае, когда один покушался отобрать от другого уже захваченный участок, вмешивалась в спор община.

Так укрепилось право захвата. Земли было еще так много, что каждому хватало по известной доле хорошей земли. И каждый стал бесконтрольно владеть тем, что успел взять. Он мог засевать свою землю, мог на десятки лет оставить ее пустовать, но она все-таки принадлежала ему. Состоятельные крестьяне строили на своих землях заимки, т.е. летние избушки с сараями и овинами. Заимки еще более санкционировали индивидуальную собственность, которая начала передаваться по наследству, от отца к сыну и далее.

С течением времени индивидуализация подвинулась так далеко, что в общий строй захватной системы вошли и те земли, которые лежали вблизи деревень; со временем они стали передаваться по наследству.

Те же самые причины влияли на способ сенокошения. Косил всякий там, где ему нравилось и куда он явился первым. Впрочем, это практиковалось только на удаленных от деревни участках, да и то вело за собой бесконечные и не прекращавшиеся распри. Что касается лугов, находящихся неподалеку от деревень, то они ежегодно перераспределялись, и сомнительно, чтобы было время, когда эти луга не перераспределялись.

Нарисованная нами схема землевладения и выяснение того пути, по которому шло развитие сибирских общинных порядков, дают возможность представить прошедшее этого землевладения лишь в общих чертах. Схема не всегда совпадает с действительно существующими фактами.

Причина этого заключается в том, что порядки сибирского землевладения не установились прочно до настоящего времени. Зависит это не только от обилия земли, которое позволяет крестьянам относиться с меньшею ревностью к каждому ее клочку, но и от других явлений сибирской деревни. Упомянем, например, о той легкости, с какой крестьяне бросают свои наделы в одном, перебираясь на другую землю другого общества; эти постоянные перебежки совершаются всего чаще среди одного общества; один домохозяин покупкой или каким-нибудь другим путем приобретает землю другого, а этот другой тоже каким-нибудь путем завладеет землей третьего; и если бы еще участки переходили из рук в руки целиком, а то переходят они мелкими частями, производя непонятную пестроту в землевладении. 

Нередко замечаются такие явления: крестьянин владеет бесспорно известным участком или группой участков, а платит подати за другие земли, находящиеся в другом обществе; далее, несколько домохозяев сразу предъявляют притязания на один и тот же участок, и между ними начинаются нескончаемые споры.

Система заимок также составляет источник путаницы в землевладении; так как заимки строят почти исключительно только богатые домохозяева, то бедные, вследствие захвата, часто лишаются очень существенных частей земли, вследствие чего в некоторых деревнях происходят отмежевания известного количества земли от богатых в пользу недостаточных.

Но самый ужасный беспорядок производят мертвые души или, как они здесь называются, «упалые души». В исключительно редком хозяйстве нет этих мертвых душ, высылающих из своих могил подати. Большинство же домохозяев принуждено вечно считаться с мертвецами. Принципиальный порядок при этом такой: всякий должен платить столько мертвых душ, сколько имеет, и владеет той землей, какая искони принадлежит его роду. Это выходит просто. Но на практике этого почти никогда не бывает. Несостоятельные домохозяева просят мир сбавить с них часть мертвых душ. Мир уважает просьбы и перекладывает души на более зажиточных, а зажиточные требуют за это известных привилегий при землевладении, например, при дележе покосов; часто их требования исполняются, а иногда нет - происходят бесконечные ссоры.

Особенно обильная пища для ссор является в тех частых случаях, когда перелагается с одного общинника на другого не целая душа, а, например, половина, четверть, - тогда происходит путаница, в которой и сами крестьяне нередко ничего не могут сообразить. Извольте-ка удовлетворить надлежащим количеством земли, например, осьмушку души!

Из сказанного видно уже, что сибирская община не пришла еще к определенным формам землевладения. В одном случае захватные участки признаются неприкосновенными и передаются по наследству: в другом случае те же самые участки признаются подлежащими урезке или прибавке - резкое противоречие крестьянской мысли. В одном случае община предъявляет свои верховные права, в другом она как бы забывает об этих правах. Она пока считает себя бессильною внести равномерный порядок во взаимные отношения между своими сочленами и ограничивается ожиданием новой ревизии, - ожиданием, которое в некоторых деревнях сделалось просто мучительным, - до такой степени бесконечные столкновения всем надоели.

Это регулирование владением землей все-таки идет естественным путем, хотя и медленно, почти незаметно. Чтобы указать, в какую сторону направляется это движение, мы расскажем два случая из деревенской жизни Ишимского округа.

Один касается разграничения земель между двумя или несколькими общинами, владевшими землею до этого времени сообща. До последних лет между крестьянами разных деревень происходили ежегодно схватки, ссоры, драки; то и дело крестьянин одной общины завладевал землей крестьянина другой общины, пользуясь тем, что междуобщинной грани не было и земля считалась общей. Чаще же всего схватки происходили между двумя деревнями во всем их составе; при сенокосе драка между двумя мирами была делом до такой степени обыкновенным, что, собираясь на сенокос, все запасались оружием: кто брал хорошую сырую березу, кто ограничивался литовкой, надеясь, что на месте побоища он всегда может найти достаточно толстое дерево. Обыкновенно одна деревня успевала раньше приехать на луга и выкосить много травы; в таком случае другая деревня, приведенная в негодование этим поступком, сразу нападала с кольями и косами. И, прежде чем убирать сено, обе партии успевали сделать достаточное число фонарей под глазами и глубоких дыр на теле.

Это продолжалось, повторяем, до последнего времени, когда все решили так или иначе покончить с этими драками. Приглашали землемеров и разверстывали свои угодья. При этом раздел совершался не на основании только права захвата, но и на принципе равноправности: к тем землям, которыми члены общины владели испокон века и на правах наследственной собственности, приобретенной захватом, прибавлялись земли, не принадлежащие собственно данной общине, а прирезанные к ней другою общиной в виду равноправности и соблюдения справедливости. Правда, во многих случаях, при этих размежеваниях, происходил подкуп землемера одною общиной, чтобы заставить его обрезать в угодьях другую общину, но даже и в этом случае признание каждым права за каждым другим на ровное наделение землей было несомненно, хотя на деле это признание и не осуществлялось, благодаря подкупу.

Другой случай рисует взаимные отношения односельчан.

В одной из ишимских деревень решили сделать прирезку по десятине на каждую душу. Прирезка должна была совершиться на счет лугов, которые каждый год перераспределялись; но случайно было открыто, что на этих лугах родится отличный хлеб, и решено было сенокосы обратить в пашни. К несчастью, во время дележа несколько десятков домохозяев находились в отсутствии, так что раздел произошел без них; сход решил только, что даст им землю в другом месте, если лугов недостанет. Но когда отсутствовавшие собрались и узнали, что без них совершился раздел, подняли такой шум, что деревня надолго превратилась в сущий ад; на улицах и в домах, на сходках и в одиночку люди сходились и ругались. Наконец, когда всем стало тошно от этой распри, послали старосту к посреднику. Возвратившись, староста объявил решение: сидеть каждому там, где кто сидел в старые времена, а лугов не трогать.

Но это легко было сказать, а не исполнить. Многие уже успели вспахать пары на лугах. Таким образом, и луга были испорчены, и пашни не оказалось, и на шее сидит бесконечная тяжба.

Случайно сошлись в моей квартире два крестьянина этой деревни, мои знакомые. Чуть не с первых же слов они принялись укорять друг друга в недобросовестности, забыв совершенно обо мне. Ссорились они все о том же. Когда луга были разделены, то один из двух крестьян, которому ничего не досталось, купил у какого-то Васьки его надел на этих лугах, - купил около двух десятин за 16 копеек и обработал землю под будущую пашню, вырубил и выкорчевал кусты. Но когда приказано было всю дележку считать недействительной и разделить луга, по-прежнему, под сенокос, то эти две десятины очутились принадлежащими второму моему знакомому. И началась между ними ссора, не разбиравшая ни места, ни времени. Только вмешательство постороннего лица оказало действие: первый крестьянин согласился уступить купленную (арендованную) землю ее законному владельцу, а последний обязался выплатить первому 16 копеек. Но очевидно, что вырубка кустов, а для другого 16 копеек пропали совершенно напрасно; очевидно также, что оба они, каждый свое, будут помнить и эти кусты, и эти 16 копеек вплоть до будущей ревизии, если когда-нибудь она будет.

Наиболее беспорядочные случаи в пользовании земельными угодьями совершаются в Тюкалинском округе. Там, при населении, далеко уступающем по количеству населению Ишимского и Курганского округов, и до настоящего времени много свободных земель, не вошедших в захватные и наследственно передающиеся участки. Рядом с этими участками существуют поля, где каждый берет столько земли, сколько ему хочется, и делает на ней все, что ему угодно: пашет, косит, запускает в залежи или бросает, предоставляя пользоваться брошенною землей другому. Правда, практика установила и для такого рода землепользования некоторые ограничения. Так, крестьянин, облюбовавший известный участок, но не поставивший на нем какого-нибудь знака, не может заявлять притязания на этот участок; если другой крестьянин завладел им, он должен поставить знак присвоения, и тогда земля считается его собственностью; но эта собственность ограничена во времени; если крестьянин надолго забросит свою землю, - положим, по недостатку сил обработаться или потому, что занял другое место, - то всякий другой имеет права взять ее. 

Относительно покосов существует также известное ограничение, состоящее в том, что снятие сена в одном году не дает права считать своим этот сенокос и на другой год. Община, главным образом, наблюдает за тем, чтобы вольные земли в действительности были вольными, чтобы участки пахотной земли не закреплялись в одних руках на вечные времена, чтобы покосы не считались частною собственностью, чтобы вольные леса не вырубались одним, оставляя без дров другого, - одним словом, община некоторыми ограничениями и здесь наблюдает, чтобы окружающий простор был доступен одинаково для всех.

Но, тем не менее, беспорядочность землевладения в Тюкалинском округе подтверждается чуть не ежедневными фактами. Один вдруг начинает отбивать участок, занятый на том основании, что он некогда владел им; другой отбивает землю, занятую просто потому, что она ему нравится. И фактическое решение этих споров не всегда совпадает со справедливостью.

Продолжение следует.