В большом научном наследии академика К.И. Сатпаева имеется ряд трудов, где нашли освещение проблемы исторического развития Казахстана, зачастую они рассматриваются вместе с важными вопросами развития экономики и хозяйственных объектов. В этом плане особенно интересны ранние публикации К.И. Сатпаева посвященные в целом истории Сарыарки, и в том числе истории Жезказганско-Улутауского региона. Для исследователей истории Жезказганско-Улутауского региона особенный интерес представляет небольшая статья К.И. Сатпаева «Доисторические памятники в Джезказганском районе», опубликованная в № I журнала «Народное хозяйство Казахстана» за 1941 год. Статья К.И. Сатпаева «Доисторические памятники в Джезказганском районе» напоминает полевые записи исследователя отредактированного в последующем с целью публикации. Вероятно, так и было. В годы геологических изыскании в данном регионе в 20-30-х годах он делал пометки, записывал сведения от информаторов. Статья начинается со слов «На обширной площади Джезказганского района сохранились многочисленные и разнообразные доисторические памятники...» и заканчивается рекомендациями для археологов и краеведов.
В статье «Доисторические памятники в Джезказганском районе» К.И.Сатпаев ставил проблему изучения памятников древней металлургии Казахстана. Он писал: «Кроме этих каменных памятников в районе много памятников, связанных с добычей и плавкой медных руд в медно-бронзовый период развития человечества. Наиболее выразителен в этом отношении сам Джезказган, где окисленные медные руды в древности добывались в огромных размерах. ...Орудием добычи были каменные отбойники и топоры, изготовляемые из твердых и вязких третичных опок и кварцитов».
По сути К.И. Сатпаев был первооткрывателем и исследователем древней металлургии Центрального Казахстана. Н.В. Валукинский, известный исследователь древней металлургии в Джезказганском районе начал свои археологические раскопки начиная с 1940-х гг. Так что по времени исследования истории древних памятников указанного района К.И. Сатпаев был первым. Интересны такие пометки автора: «…Джезказганский район в доисторическом прошлом пережил период своеобразной индустриальной культуры, когда технология добычи и переработки окисленных медных руд была на высоком уровне… Несомненно, что эта древняя культура имела прекрасную разведочную службу, так как подавляющее большинство известных в районе местных месторождений носит следы пребывания на них древних металлургов». В названном труде К.И. Сатпаева археология получила новые ценные материалы по горному делу одного из богатых районов Центрального Казахстана. Это каменные орудия, медные и бронзовые втульчатые наконечники стрел, изделия из бронзы, подробнейшее описание обработки меди, установление приблизительного времени начала разработок меди, обнаружение следов пребывания в районе медных месторождений древних рудокопов и т.д.
Изменения, происходившие в хозяйстве и в быту племен центральных регионов Казахстана, связаны, в первую очередь, с прогрессирующей аридностью климата. Еще в конце III тыс. до н.э. в ней установился «сухой и жаркий климат /ксеротерм/, перепад в зональности ландшафта составлял 150-200 км». Уменьшаются стоки многих рек, усыхают надпойменные террасы, понижаются уровни озер и т.д. Наступающая аридизация территории заставила население степных просторов Казахстана искать какие-то формы адекватного ответа на вызов природы. На наш взгляд, именно поиском оптимальных путей выхода из кризиса определяется переход к комплексному хозяйству. В первой половине II тыс. до н.э. раскрылся весь потенциал культуры эпохи бронзы Великой степи /наиболее крупные очаги комплексного хозяйства эпохи бронзы расположены на всем пространстве полупустынных и степных равнин Казахстана/. Границы культуры вышли за его рамки, постепенно охватывая близлежащие лесостепные, оседлые регионы, маргинальные зоны. О расцвете культуры свидетельствуют крупные поселения (протогородская цивилизация), яркие культовые сооружения, металлургические центры, высокий уровень социального развития. Даже в Евразийском масштабе культура эпохи бронзы Казахстана представляется значительной и яркой. Бурное развитие металлургии и скотоводства привели к росту производительности и усиленной специализации общественного труда, к крупным изменениям в общественной жизни.
С другой стороны, уплотнения /концентрация/ населения в долинах степных рек, мощный демографический рост, связанный с обеспеченностью продуктами питания и относительной безопасностью населения, привели к активным миграциям жителей степи. По-видимому, этому процессу были особенно подвержены племена коневодов междуречья Урала – Иртыша, т.е. Северного Казахстана. Археологические исследования на энеолитических памятниках Северного Казахстана /Ботай/ показывают, что население двояко отреагировало на наступающий кризис. «Часть населения, сохранившая табуны, начала миграцию в поисках сходных с ботайскими зон обитания…, другая часть населения не смогла сохранить традиционный культурно-хозяйственный тип, социальная структура деградировала. Небольшими семейными коллективами оно рассредоточилось по долинам рек. Вновь на первое место в хозяйстве вышли рыболовство и охота».
.png)
Таким образом, в результате распада энеолитического хозяйственно-культурного комплекса, основанного на широком повсеместном господстве коневодства, во II тыс. до н.э. на территории Казахстана и близлежащих регионов сложились две этнокультурные общности. Западная, сформировавшаяся между Днепром и Волгой, охватившая Западный Казахстан, получила в археологической литературе название «срубной культуры» /по способу погребения в срубах/. Восточная, относящаяся к степной зоне Казахстана, включая южную Сибирь, по месту первого выявления называется «андроновской». Основой комплекса культур эпохи бронзы стало освоение бронзолитейного производства, резко улучшившее качество орудий труда и оружия, появление конской упряжи и легких боевых колесниц, культ огня, переросшее впоследствии в зороастризм, героический эпос и т.д.
Как свидетельствуют материалы, в конце III - начале II тыс. до н.э. в обширных регионах Великой степи в результате аридизации возник ряд противоречий. Перед дальнейшим ростом производства и населения преградой встало ухудшение природной среды. Уже в начале II тыс. до н.э. перенаселенность и в этой связи возникший избыток населения налегли на производительные силы, что заставило ряд групп из числа степных племен, предпринять миграции на запад и юг. Вероятно, следует говорить о начале нового витка миграционной активности /одновременно экспансии/ народов Великого степного пояса.
Как известно, в земледельческих оазисах Востока первыми оказались народы шумерского круга. С ними связано начало становления древнейших цивилизаций /Шумер, Египет, Мохенджо-Даро/, некоторые материалы позволяют говорить о сильном влиянии первой волны на становление Китайской цивилизации. Вторая волна миграции связана с распадом индоевропейской общности в конце IV - III тыс. до н.э. Индоевропейцы распространяются на юго-запад Европы /греки, фракийцы/, на юг, т.е. в Малую Азию /хетты и др./, на запад Европы /кельты и др./, более поздними считаются движения племен в Западную Европу /германские племена/, а также в леса Прибалтики /литовцы и латыши/.
Таким образом, миграции II тыс. до н.э. как бы составляют третью волну. Характер движения степных племен, направления маршрутов, особенности быта, и как результат - появившийся в ходе завоеваний оседлых регионов симбиоз свидетельствуют о существовании определенной закономерности. Историки, рассматривая различные факторы миграции, особо подчеркивают социоэкономические и демографические. На наш взгляд, на активность степных народов оказывают сильное воздействие системные коллапсы аборигенных культур Востока. Причины часто повторяющихся этнополитических кризисов в тех регионах, которые граничат с миром степных народов, объяснить трудно, но образовывающиеся при этом вакуумы очень притягательны. Причины перманентных вторжений степных племен связаны с вызовами по большей части извне, со стороны их оседлых соседей. Во всяком случае, в факте массового вторжения индоарийских и иранских племен во II тыс. до н.э. на юг и юго-восток искать каких-либо завоевательных мотивов сложно. Проникновение их в Индию и Иран происходило постепенно и медленно, взаимодействие их с местным населением проходило мирно и безболезненно. Но в то же время результаты этого движения для местных культур были революционными.
До К.И. Сатпаева жезказганские древности, были малоизвестны археологам, теперь же было начато серьезное их изучение. В том же 1941 году К.И. Сатпаев писал: «Детальное изучение археологических памятников древней культуры, вероятно, позволит в будущем более обоснованно установить время проявления я расцвета ее в районе. Пока лишь можно говорить об общей возрастной амплитуде в пределах от неолита до медно-бронзовой эпохи развития человечества (2500-3000 лет тому назад)». Здесь налицо прекрасное знание истории развития человечества. Известно, что в эпоху неолита орудия делались из камня и в некоторых районах Казахстана (напр., Екибастуз) существовали крупные центры каменной индустрии. К.И. Сатпаев верил в то, что в будущем изучение древностей археологических разработок в районе Центрального Казахстана дополнит еще более важными материалами доисторию Казахстана. Прогнозы академика в отношении древности разработки руды в Жезказгане позднее подтвердились в специальных археологических исследованиях, в том числе в публикациях А.X. Маргулана. Многочисленные древние разработки, рудники и отвалы свидетельствуют о том, что на территории Казахстана (в особенности Сары-Арки) располагались мощные центры древней металлургии. Возможность установить хотя бы приближенные к действительности масштаб и объем горно-металлургической индустрии утеряна для археологов безвозвратно. Но даже поверхностные наблюдения говорят о том, что ее значение для древнего мира было огромным.
Выработки шли только по рудоносным жилам. Рыхлые руды добывали простым отбойником. В плотных рудах, не поддающихся кайлованию, использовался способ огневой проходки. Также использовали подбой, проходки. На поверхности земли в стороне от места выработки строили водосборное сооружение. Вода была необходима для мокрого обогащения – первичного отделения руды от породы. Медеплавильные печи обычно обнаруживаются непосредственно на поселении или же рядом. Для плавки руды, использовали древесный уголь. Содержание олова в бронзовых изделиях бывает разное. Повышение содержания олова делает металл тверже, но и более хрупким, уменьшение – более пластичным.
В многочисленных мастерских, эпохи бронзы ремесленники делали орудия хозяйственного и бытового значения: серпы, топоры, кинжалы, наконечники копий и стрел. Украшения же большей частью изготавливались посредством ковки, чеканки, тиснения. Ювелиры создавали бронзовые украшения, обложенные золотой фольгой: кольца, заколки, подвески. Мастера умели получать пасту, из которой изготовлялись бусы.
Масштабы рудных разработок позволяли экспортировать металл в другие регионы. Можно предположить существование своего рода кооперации скотоводов и металлургов в экспортировании металла за пределы древнего Казахстана. По самым приблизительным оценкам размеры добычи медной руды достигали миллионов тонн и фактически обеспечивали не столько внутренние потребности, сколько внешние запросы. На экспорт была ориентирована не только готовая медь, но и технология получения бронзы и других сплавов. В непосредственной связке, вероятно, следует рассматривать запоздалое появление бронзы в других регионах (Передняя Азия, Китай и др.). Наиболее интенсивные торгово-экономические процессы шли по маршрутам Великого меридионального пути (Ұлы жол). Примечательно, что вдоль этой трассы археологами обнаружены древние стоянки и многочисленные остатки кремневых орудий. Этот тяжелый и мучительный путь по безводной и голой пустыне был овеян легендами еще в древности (Ер Төстік).
Наряду с возникновением в центральных степных регионах древней металлургии и протогородских поселений, примерно в то же время на юге появились крупные перевалочные станции и города, специализирующиеся на торговле металлом. Большинство городов и поселений этой эпохи раполагались вблизи древних рудников и шахт: «выгода от них высока, говорят, что всякая их земля на четверть неочищенного серебра. Из этих рудников добывают много серебра. Шашские купцы отправляются к ним с товарами для обмена, покупают там у них много верблюдов с большим количеством товаров и вывозят его во все страны» (Историко-культурное наследие кимаков и кипчаков. Сост. Н.Е. Кузембаев. Павлодар, 2006, с.222). Медь, олово и другие металлы, добываемые в Центральном Казахстане, поступали в виде слитков в города по р. Сырдарья, оттуда переправлялись в Переднюю Азию, в Северную Индию и т.д. Один из крупных городов среднего течения Сырдарьи назывался Дизроин (город меди).
«Медно-золотые месторождения района Мык»
В статье «Доисторические памятники Джезказганского района» академика К.И. Сатпаева упоминается местность под названием «Мык», которая богата медно-золотыми местрождениями. Вероятно, редакторам трудов академика было непонятно это выражение и они взяли это слово в кавычку, тогда как «Мык» несет в себе огромную информацию. Действительно, статья К.И. Сатпаева «Доисторические памятники Джезказганского района» была своего рода компасом для последующих исследований историков в этой части Центрального Казахстана, о чем свидетельствуют результаты организованных позже специальных экспедиций в эти края в послевоенные годы. С 1946 года начала свою работу Центрально-Казахстанская археологическая экспедиция Академии наук Казахской ССР, руководимая академиком А.X. Маргуланом, главная задача, которой заключалась в проведении в широких масштабах многолетних работ по изучению памятников разных эпох. В результатах — монографических исследованиях группы историков-археологов — высоко оценивались, и труды академика К.И. Сатпаева, часто приводились его высказывания, примеры, факты.
Мы располагаем очень мизерным количеством фактических материалов, чтобы делать выводы обо всех разнообразных изменениях, произошедших в развитии хозяйства степных племен в эпоху бронзы. Племена, обитавшие в центральной части Казахстана, связанные на юге с оседлыми регионами Средней Азии, а на севере - с полуоседлыми коневодами Урало-Иртышского междуречья, в начале II тыс. до н.э. первыми создали комплексное хозяйство, сочетающее скотоводство, земледелие и высокоразвитую металлургию. Переход от первобытного потребительского хозяйства к полуоседлому комплексному сопровождался, по-видимому, ростом населения и формированием крупных культурных общностей.
.JPG)
В категориях исторической науки особое место занимает понятие «историческая эпоха». От правильного определения характера эпохи зависит оценка того или иного исторического события во всемирной истории, правильное определение эпохи позволяет также подобрать нужные ключи к изучению исторического процесса в рамках исторического времени. Во-первых, выделение эпох, фаз, периодов – это неотъемлемое условие написания истории; во-вторых, принятая схема периодизации, хотя она, в общем-то, и условная, но формирует особый тип исторического мышления. Как отметил Вильям Грин «все способы разбиение времен неизбежно отражают ценности классификаторов» (Время мира. Альманах. Вып.1-2. Структуры истории. Под ред. Н.С. Розова. Новосибирск, 2001, с.40).
В прошлом для историков Казахстана методологической точкой анализа содержания истории, в том числе и исторической эпохи, служила марксистко-ленинская теория социально-экономической формации. Но научная периодизация истории недовольствуется структурой и закономерностями смены общественно-экономической формации. И здесь на помощь историкам приходило понятие исторической эпохи. В целом определение исторической эпохи сводилось к следующей дефиниции: «каждая историческая эпоха характеризуется ведущей тенденцией развития человечества и в целом совпадает со сменой эпох, а знаменующий революционный переход от одной общественно-экономической формации к другой крупные исторические события и явления выступают в качестве хронологических рубежей». В советской исторической науке в основу определения исторической эпохи был положен объективный классовый подход, который выражается, прежде всего, в таких определениях, как «какие классы в центре данной эпохи такова и эпоха», или аксиомы, исходящие из марксистского постулата «основным предметом истории служит народ».
Кардинально, по-другому, решались эти вопросы в западной исторической науке. В отличие от Маркса историки, разрабатывавшие общепринятую периодизацию Всемирной истории, не использовали динамических моделей. Их подход к периодизации состоял в упорядочении эпизодов и не был систематическим. Уклоняясь от жестких определений, они больше занимались конкретными эпизодами и событиями. Эту общую особенность западной исторической науки отражает следующее высказывание выдающегося историка М. Блока «Настоящий же историк похож на сказочного людоеда. Где пахнет человечиной, там, он знает, его ждет добыча». Из характера истории, как науки о людях вытекает ее особое отношение к способу выражения. Человеческие отношения и история, по сути, слишком тонкие и хрупкие вещи, чтобы их доверять статистическим расчетам, математическим измерениям, отдельным и отрывочным (по сути случайным) фактам. Чтобы передать дух эпохи и ее отдельных носителей необходим чуткий, эмоциональный мастер, работающий не только с письменными документами, но глубоко с человеческим материалом.
В западной историографии «исторической эпохи» в качестве определенной категории структурного элемента периодизации нет. К. Ясперс, излагая свое видение «хронологической структуры доистории и истории», фактически не употребляет это сложное понятие. Приведем для примера одно из его рассуждений: «исторический процесс – это беспрерывное преобразование условий, знания, содержания в их непосредственном явлении, но такое преобразование, при котором возможно и необходимо отношение всего ко всему, связь традиций, всеобщая коммуникация».
Вместе с тем в устной традиции казахов в отдельных случаях мы встречаемся и другими критериями периодизации. На наш взгляд наиболее интересной иллюстрацией к вышеизложенному может послужить следующий фрагмент из «Шежире» М.Ж. Копеева (речь идет, о древних народах, обитавших на этой земле): «Нынешние земли казахов населяли в старину множество различных народов и племен, которые строили здесь свои дома, имели свой очаг.
Из рассказов наших дедов мы знаем, что в древности жил народ по названию Мык... После них жил народ по названию Шермиш, которые возможно ведут свое происхождение от татар. После них появились ногаи из ногай-казахов. Они оставили после себя много памятников на нашей земле. Например, каменные курганы, открытые на восток, для того, чтобы читать намаз во время осады ногайцев калмыками. В те времена они рыли арыки в качестве каналов для полива посевов, близ реки Шидерты, в местечке Акжар - Сасай ногайцы построили престольные города, здесь были арыки для полива как в Бухаре и Коканде. В низовьях Оленты есть местечки «Кара оба», «Сары оба», которые являлись местом обитания богачей Карабая и Сарыбая. Озерный край в междуречье Есиля и Нуры было местом посевов ногайцев, и назывались «92 озера Тоганаса». Кызылмола, Сулутам, Сырлытам, Хансуеги – известные места захоронения знатных ногайцев».
М.Ж. Копеев под термином «ногай» подразумевает золотоордынское тюркское население (в эпосах - «ногайлы»). «После того, как «союз десяти племен ногаев распался и умер их предводитель Ормамбет би, Сарыарка подпала под власть каракалмаков во главе которых стоял Катты-Сыбан»,- пишет историк. Мы полагаем что данная легендарная конструкция требует глубокого анализа и интерпретации.
В казахском шежире, как мы уже отметили, отсутствуют точные хронологические рамки исторического процесса. Это происходило, прежде всего, в силу циклического восприятия истории, хотя непрерывность истории проявляется даже в самых простейших формулах жизненного опыта кочевников (дүние жалған, адам қонақ). Для степного историка каждый выдающийся правитель прошлого – это история в самом широком смысле этого слова. Может быть, это исходит из понимания того, что его опыт, и рефлексы коренятся в его прошлом, в истории человечества. Связанными с историческим процессом оказывается все, что присуще человеку, не говоря о том, что его окружает (природа, памятники, само общество и т.д.).
Другой казахский историк начала ХХ века К. Халид считал, что памятники «Мыктын уйы» являются реликтами давно исчезнувшей культуры. Он критически относился к предположениям о монгольском или же джунгарском происхождении грандиозных каменных строений, часто встречающихся в степных районах Казахстана: «Наши земли до Уральских гор (начиная с восточных окраин степи - Алтая и Тарбагатая - Ж.А.) полны курганов (кладбищ), говорят, что и в Индии также. …Казахи их называют домами мыка (мықтың үйі), я полагаю, что они памятники, оставшиеся от общин муг, тарса о которых говорится в легендах… У нас нет никаких свидетельств того, что они построены поздними насельниками, таких традиции у них не наблюдается …как можно сравнивать те различия, которые существуют между древней общиной Муг и новыми монголами». Первым из российских исследователей казахских преданий о народе мык зафиксировал горный инженер И.П. Шангин, совершивший в начале ХІХ века экспедицию по Северо-Центральному Казахстана в поисках и по изучению природных богатств и полезных ископаемых. «Кайсаки почитают сию могилу, - пишет горный инженер, - остатком после народа, еще далеко до пришествия моголов здесь обитавшего, который известен им из преданий под именем «мык». Ни о происхождении сих мыков, ни о переселении их или порабощении каким –либо народом, ни о последовавшей от сего перемены названия они ничего не знают… Сей народ, кажется, есть тот же самый, который населял обширное пространство земли между Иртышом, Обью и Енисеем и который называется чудью». Мы полагаем что, информация сохранившаяся, в исторических преданиях о народе «мык» заслуживает вполне серьезного внимания. Дело в том, что о памятниках народа «мык» (поселения, курганы, чудские копи эпохи бронзы) писало, кроме отмеченного уже И.П. Шангина, не менее десятка авторов (М.Н. Никитин, Н. Коншин, И.А. Кастанье). К этой теме посвящены статьи академиков А.Х. Маргулана, Б.Г. Гафурова и др. А.Х. Маргулан комментируя сообщения И.П. Шангина отмечает, что речь идет о памятниках эпохи бронзы Центрального Казахстана, сложенных из больших гранитных плит.
